Полиция и следователи уехали, оцепление было давно снято. Несколько засад здесь и в соседних домах оставили.
Трое полицейских сидели в гостиной за маленьким круглым столом, уцелевшим лишь потому, что не был накрыт скатертью до полу, как остальные, хорошо просматривался, играли в карты, колоду которых им любезно предоставил хозяин квартиры. Сам он бесцельно бродил вокруг них, меж обломков мебели, по качающимся и скрипящим доскам пола. «Куда он мог деться?» Вопросы в пустоту ни к чему ни приведут. Надо пойти на кухню, налить чаю.
Димудус вышел из комнаты, слыша за спиной разговор полицмейстеров:
— Темно. Надо зажечь свет.
— Зажги. Ты ближе всего к выключателю.
— Пускай зажжёт тот, кто проиграл последним.
— А, чёрт…
Димудус зашёл на кухню. Окна выходят на восточную сторону, во двор засаженный высокими деревьями. Здесь совсем темно. Димудус потянулся к выключателю.
На секунду раньше в гостиной раздался хлопок, а затем дикие вопли. Боль и ужас пришли туда. Вместе с электричеством. Шесть лампочек взорвались, разбрызгивая горящий бензин; под потолком зажглось солнце — пылала люстра. Горящие потёки сползали по обоям и мебели, оставляя прорешины с быстро отодвигающимися в стороны чёрными краями. Горящие люди метались меж полыхающих стен.
Димудус отдёрнул руку от выключателя.
Когда пожар был затушен, и разъехались машины полицейских, пожарников и врачей, Димудус остался один, в разорённой квартире. Полностью выгорело две комнаты из четырёх. Тела полицейских были жутко изуродованы, их залило расплавленной пластмассой, намертво приклеило к полу и стенам. Один полисмен прилип спиной к стене, впечатавшись в пластмассу. Передняя часть тела обгорела до костей, задняя всего лишь оплавилась, её сберёг пластик. Из стены скалился обугленный череп, торчали оголившиеся суставы и края рёбер. Санитарам стало плохо от этого зрелища, они спешно ретировались, предупредив все команды реанимации, чтобы не отвечали на вызовы полицейских. Следователям пришлось спешно отыскать старого, видавшего всякие виды, прошедшего через пять войн, патологоанатома.
Старик долго отдирал полисмена от стены, рассказывая о напалмовых бомбардировках, результаты коих ему пришлось зреть; пласты обугленных мяса и кожи так и остались свисать с застывших пластиковых потёков. Двое других полисменов сгорели в центре комнаты, на полу. Медленно погружались в пластик, растопляя его жаром пылающих тел, пока не достигли бетонных перекрытий. Патологоанатом выковыривал то, что от них осталось сапёрной лопаткой, одолженной ему полисменом, из багажника патрульной машины. Весь собранный для аутопсии материал старик перетащил в свою машину за один раз, сложив всё в три отдельных пластиковых мешка, хотя влезло бы и в один, совсем небольшой. Параллельно с патологоанатомом в соседних комнатах работали специалисты-сапёры. Они выкрутили все лампочки, обнаружили, что цоколь каждой был аккуратно просверлен тонким сверлом, внутрь залит бензин.
Работники спецслужб разъехались поздно ночью. Полиция решила не оставлять своих людей ввиду дальнейшей бессмысленности засад.
В полусожжёной квартире стоял запах, какой бывает на кухне у хозяйки, забывшей про жаркое. Димудус вышел на балкон, глотнуть свежего воздуха. Он стоял опёршись о перила руками, — руки всё ещё дрожат, никак не успокоиться, — когда раздался шум раскрывающейся двери на соседнем балконе. Райэдар вышел, держа в руке чашечку какао. Димудус в ужасе застыл, глядя на Райэдара.
Какао парил в вечерней прохладе, Райэдар обмотал фарфоровые стенки белой салфеткой.
— Ты, кажется, говорил, что твоя соседка убралась в отпуск? — беглец спокойно отхлебнул глоток приятного горячего варева. Протянул Димудусу чашку: — Мы ведь так и не успели закончить наше маленькое чаепитие. Это хоть и не чай, но всё же…
Димудус взял чашку — рука дрожала, и кофе плескалось, едва не выхлёстывало за стенки. Райэдар схватил его поверх пальцев, сжимающих фарфоровые бока, и сжал так, что лопнула чашка. Раскалённый вар стекал по пальцам Димудуса, впитывался в глубину ран, в которых торчали осколки, обжигал разрезанную ладонь. Димудус визжал от боли, а Райэдар лишь улыбался нехорошо.
Глава 4
«Опустившийся, аморальный тип», «потерявший человеческий облик», «недостойный высокого звания цивилизованного человека», «это чудовище в человечьем обличье», «поправший все законы этики», «морально разложившийся» — самые лучшие из всех эпитетов, которыми пестреют газетные статьи этих дней.