- Догнать и вернуть. Противник мог быть совсем рядом и пребывание на улице становилось опасным. Унисол выбежал из комнаты и, в два прыжка догнав девушку, схватил ее за локоть, разворачивая к себе лицом. - Тебе следует вернуться, - спокойно сказал он. Шоу кончилось, и толстяк, вздохнув с сожалением, выключил телевизор. Ему очень не хотелось идти в жилую комнату. Там его ждала мать. Такая же, как и он, плотная седая старушка. Она наверняка еще не спит и почитывает какую-нибудь книжонку. Опять начнутся бесконечные расспросы, кто приехал, да как выглядит. Нет, он, определенно, не хотел идти туда. Толстяк еще раз вздохнул, раздумывая, не послушать ли ему приемник, пока она не уснет. Но, сообразив, что ссора утром не прибавит здоровья, решил пойти в комнату. Он выключил верхний свет, оставив лишь настольную лампу, бросающую веселые оранжевые отблески в темные углы конторы, повернулся к окну и... замер. Челюсть его отвисла от удивления. Прямо на улице стоял совершенно голый здоровяк, сжимая локоть явно рассерженной девушки. Толстяк бы, конечно, предпочел, чтобы голой была девица, но то, что происходило сейчас, выглядело не менее интересно. - Мама! - заорал он. - Мама, пойдите сюда! А может быть, парень - сексуальный извращенец? - подумал толстяк. - Это было бы занимательно, черт возьми. Плотная старушка быстро вкатилась в контору. - Что случилось? - Мама, посмотрите на это!!! Толстяк затаил дыхание. Мать резво подскочила к oioly, надевая на ходу очки. В толстых стеклах отразилась стоящая на улице.
- ОЧЕНЬ СТРАННАЯ! - парочка. - Должен же быть в этом чертовом отеле хоть один работающий телефон! - зло процедила она. Роини ничего не замечала вокруг себя. Волна дикого раздражения заполнила ее. Потрясение, которое она испытала, услышав по телевизору собственное имя с приставкой "убийца", до сих пор не прошло. Гнев бился в мозгу, подобно запертому в клетке голубю. Ей казалось, что если она сейчас же не позвонит Чарльзу, то разнесет этот чертов мотель в клочья. Это ощущение здорово подогревалось неработающим телефоном в их номере, за который она заплатила почти полторы сотни. - Здесь слишком опасно, - спокойно продолжал убеждать се унисол. - Мне нужно позво... - Ронни вдруг обратила внимание, что солдат совершенно не одет. Голый человек, на улице, среди ночи привлекает внимание независимо от того, странный он или совершенно нормальный. Не дай бог, увидит кто-то из посетителей. Смогут вызвать полицию, решив, что унисол хочет изнасиловать ее. Этот вариант устраивал Ронни ничуть не больше, чем новая встреча с ублюдками, которыми командует Перри. - Что ты делаешь? - растерянно спросила она. - Тебе не следует выходить из комнаты. Это опасно. В спокойном голосе унисола появился странный надлом. Словно внутри него сгорел какой-то невидимый предохранитель, и отлаженная система, именуемая "универсальным солдатом", начала выходить из строя. - Где твоя одежда? - Мну нужно... - "сорок четвертый" вдруг замолчал, а равнодушие в его глазах растаяло. Теперь они казались теплыми, человеческими. И в глубине темных зрачков притаилось беспокойство, щедро разбавленное болью. - ...нужно... нужно остыть. Ноги унисола подломились, и он рухнул на гравий дорожки, тянущейся от административного домика к жилому комплексу. Ронни затравленно оглянулась и увидела две пары любопытных глаз, жадно наблюдающих за ними из-за стекла конторки. Ей вдруг стало страшно. Злость и раздражение растворились в этой холодной волне. Единственная реальная защита, способная противостоять убийцам полковника Перри, превратилась в ничто. В дым. В эту секунду она поняла, насколько ПОКА далеки от нее и Чарльз, и полиция со своими бредовыми вымыслами и насколько БЛИЗОК сумасшедший волк, отдающий приказы десятку странных бойцов. - О, боже, - Ронни опустилась на колени и, обхватив унисола поперек груди, попробовала подтащить его к двери их номера. Да ты весь горишь... У тебя температура. Унисол понимал это и так. Он ощущал, всего секунда, и его двигательный и речевой центры отключатся. Если девушка не поможет ему - он не сможет помочь ей. В таком случае она почти наверняка погибнет. А преследователи уже близко. "Сорок четвертый" ЗНАЛ это. Поэтому он напряг все свои силы и прошептал фразу, которую еще были в состоянии выдавить непослушные губы: - МНЕ НУЖЕН... ЛЕЕЕЕЕЕЕД... К его облегчению, девушка услышала и поняла то, что он сказал. - Хорошо, хорошо, - лихорадочно прошептала она, напрягая все свои силы, стискивая зубы, таща это, ставшее вдруг очень тяжелым, тело. Мама, довольно улыбаясь, повернулась к толстяку и весело сказала: - Как тебе не стыдно... Они так и не отошли от окна, продолжая наблюдать за тем, как девушка втаскивает бесчувственное обнаженное тело здоровяка в комнату. Наконец, парочка скрылась в полумраке, дверь захлопнулась и дорожка опустела. - Все, - старушка сняла очки. - Пора спать. - Подожди, - ухмыльнулся толстяк. - Сдается мне, представление еще не кончилось.
Грузовик затормозил меньше чем в миле от мотеля. В дверном проеме, как призраки, появились серебристые фигуры унисолов. Они прыгали на еще теплый асфальт и сразу переходили на бег. В руках у них поблескивали стальным голубоватым отливом "хеклеры". Освещенный неоновыми огнями вывесок мотель был хорошо виден уже отсюда. Первым в растянувшейся по шоссе цепочке солдат бежал Джи-эр'1З.
Он чувствовал, как воздух заполняет легкие и вырывается из них ровным дыханием. Его сердце билось, словно работал хорошо отлаженный механизм. И Джиэр'13 испытывал... радость. Удовольствие, которое дает предвкушение боя. Возбуждение, подогревающее его. Наполняющее рот густой слюной. Ноздри чуть подрагивали. Унисолу казалось, что он уже различает проявившийся в воздухе пороховой дым и запах разогретого оружейного масла. Ладони дрожали, словно "хеклер и кох" не молчал в его руках, а бился хищным зверьком, изрыгая из своего короткого корпуса потоки пламени и свинца. Глаза сверкали тусклым красноватым блеском. Джи-эр'13 радовался еще и потому, что знал, КОГО им предстоит зажать в кольцо, уничтожить, пристрелить, как бешеное животное. Лягушатник. Предатель. Человек, которого он считал своим боевым товарищем. Память услужливо заменила реальное восприятие мира на более яркую, но чуть размытую иллюзию прошлого.
Сержант Эндрю Скотт подцепил на поднос тарелку с чем-то, отдаленно напоминающим суп, и вторую, наполненную какой-то пахучей бурдой. Этот урод повар оскалился: "Сержант, бобовая каша полезна для желудка. Прочищает". Ему захотелось влепить тарелку в рыгающую смехом морду, но он сдержался, только оглянулся на сидящих за длинным столом ребят и медленно и спокойно сказал: - Слушай-ка меня, толстый индюк. Может быть, тебе и полезно жрать это дерьмо, но у меня во взводе педиков нет и задницу им прочищать не от чего. Ты понял? Лицо повара вытянулось, и он собрался было что-то пискнуть, но крепкий кулак сержанта опустился на стол так, что тарелки, расставленные на нем, подпрыгнули и жалобно звякнули. - Теперь слушай меня дальше и раскрой-ка пошире уши. Как я уже говорил, у меня во взводе настоящие мужики, и они, в отличие от "голубых", жрущих разное дерьмо, едят мясо. Так вот, мне бы очень хотелось увидеть в следующий раз на столе мясо. Ты понял меня? - Но, сержант... - Я что-то непонятно объяснил, толстяк? - сержант взял со своего подноса тарелку с кашей и легонько швырнул ее в грудь повару. Она ударилась чуть ниже ключиц и перевернулась, забрызгав толстяка густой коричневой смесью. - Любой из этих ребят, - палец сержанта указал себе за плечо, - рискует погибнуть завтра ради того, чтобы такая задница, как ты, могла наслаждаться жизнью, ползать по кабакам, трахать баб на "гражданке", - сержант улыбнулся, но глаза у него оставались холодными, и у повара мороз пробежал по коже, покрыв ее мелкими пупырышками. - Ты ведь не откажешь им в небольшой любезности? Так мы договорились. Чтобы в следующий раз на столах было мясо. О'кей? Толстяк испуганно кивнул. - Вот и ладненько, - губы сержанта дрогнули, и улыбка слетела с них так же легко, как и появилась. Он отвернулся от трясущегося повара и пошел к столу. Поставив на дощатую поверхность поднос, Эндрю взял ложку и сделал первый глоток. Суп, вопреки ожиданиям, оказался вполне сносным. - Ну что, сержант? - подал голос Дилл Уотсон, прозванный за свою выдающуюся внешность "кингконгом". - Что новенького говорят? - Новенького? - сержант усмехнулся. - У вас будет хороший шанс заработать, ребята. - Да? Интересно, каким образом? - Смолл Бейд, вечно небритый тип, оторвался от тарелки и стрельнул глазами в его сторону. - Уши, - коротко ответил Эндрю. - За каждое правое ухо убитого вьетконговца - пятнадцать долларов. - Ого. А за левое? - Бейд отложил ложку и с любопытством уставился на сержанта. Поговаривали, что Бейд приторговывал травкой. Снабжал "лошадью"* чуть ли не весь их батальон. Вообще, Смолл был жаден до денег, это-то знали все. Но так все знали, что с дерьмом типа героина нечего делать во взводе сержанта Эндрю Скотта. Если бы, не дай бог, ему стало известно, что Бейд толкает что-то своим ребятам, он все ребра пересчитал бы этому парню. Сейчас сержант спокойно заметил: - Левые уши не оплачиваются. - Жаль. А то на каждом мертвом гуке тридцатку бы заработал. - Дерьмо, - тихо произнес кто-то на другом конце стола. Глаза Эндрю сузились. - Кто это сказал? Над столом повисла тишина. Даже ложки перестали стучать о тарелки. - Я спросил, кто это сказал? - еще тише произнес сержант. - Я, сержант, - из-за стола поднялся молодой парень. Двадцать пять, не больше. - А, рядовой Девро, - заметил сержант. - Люк Девро. Я так и думал. Ему нравился этот парень. Хотя бы тем, что он был слишком молод для этой войны, но умудрился при этом сохранить человеческое лицо, а не опустился в пучину "травы" и прочей дряни, как это бывает с молодыми солдатами. - И что же тебе не нравится, мальчик? - серьезно спросил сержант. - Мне не нравится то, что надо отрезать уши у вьетконговцев. Это бесчеловечно. А то, что начальство платит за это деньги безнравственно и низводит людей до уровня скотов, - Девро смотрел не на ребят, а в тарелку. Сержант усмехнулся. - Значит, ты считаешь, что это бесчеловечно, мальчик? А ты никогда не задавал себе вопроса, почему гуки отрезают уши у наших солдат? И, кстати, не только у мертвых. А? Люк покачал головой. - Я тебе скажу. Потому, что им за это платят! Так неужели ты считаешь бесчеловечным, если твой товарищ заработает несколько лишних баксов тем, что совершит небольшую операцию над мертвым вьетконговцем? Врагом? Чернорубашечником? Хотя бы затем, чтобы, вернувшись с войны, иметь за душой хоть какие-то деньги. Ведь большинству из нас то самое правительство, которое засунуло нас сюда, не даст ни гроша. Девро поднял глаза и увидел, что почти все ребята выжидательно смотрят на него. - То, что делают вьетконговцы, - тихо начал он, необязательно повторять нам. Если вы, - Девро обвел глазами сидящих за столом людей, - будете воевать с какими-нибудь людоедами, вы же не станете поедать пленных? - Да он просто сосунок! - заорал Бейд, поворачиваясь к товарищам. Палец его ткнулся в грудь Люка. - Маменькин выкормыш. И потом, ребята, что мы слушаем этого говнюка. Всем известно, он - лягушатник! А среди французишек нет настоящих мужчин! Это дерьмо! Они там лягушек жрут! - В глазах Бейда загорелся недобрый огонек. Он явно нарывался на драку и подзадоривал остальных. - Ребята, вы сами слышали, этот урод обозвал нас скотами! Но никто не поддержал "толкача". Все молчали, не без любопытства наблюдая за стычкой рядовых. - Сержант, - обратился к Эндрю Люк, - остановите его. Тот лишь качнул головой "нет" и добавил: - Это ваше дело. - Ну что, ты хочешь сказать, что я дерьмо, а ты - крутой, да? - орал, продолжая накачивать себя, Бейд. - Скажи, да? Ты это хочешь сказать? Да? Весь взвод знал, что Бейд не дурак подраться. И весь взвод знал, что Люк не дерется вообще никогда. Лишь один раз за полтора года, в самом начале службы, Девро сцепился с одним парнем из взвода А-216. Но тогда драке помешал Скотт. Теперь же, когда происходили внутривзводные разборки, никто вмешиваться бы не стал. И не позволили бы никакому постороннему. Это их дело. - Значит, я - дерьмо, да? Ты считаешь, что я - дерьмо? - Смолл, я не хочу драться с тобой, - тихо возразил Люк. - Ты не хочешь? Зато я хочу! Ты ведь только что назвал меня дерьмом. - Ты сам назвал себя так, - возразил Девро. - Ну, ладно, - Бейд ухмыльнулся и вытащил из заднего кармана выкидной нож. - Посмотрим, насколько ты крут, лягушатник. Люк осторожно попятился из-за стола, не сводя взгляда с напряженно ухмыляющегося лица Смолла. - Уууаааоооо... - рука с ножом сделала обманный выпад к животу Девро и тут же рванулась вверх, к груди. Бейд целил между ребер парня, но тот лишь слегка уклонился в сторону и ребром ладони ударил по запястью Смолла, проводя удар дальше. - Ах, ты... - зло прошипел Бейд. - Ты - покойник, парень, понял? Я пришью тебя. Он резко развернулся, пытаясь ударить Девро в бок, но в эту секунду в его уши впился гортанный крик: - ТАК! - мысок бутсы вышиб нож из его руки, и тот серебряной рыбой отлетел в сторону. - ЧЕ-САЙ! - второй удар пришелся в плечо и отбросил Бейда к столу. Зазвенели посыпавшиеся на пол тарелки. Рука попала в тиски захвата, а секунду спустя Смолл понял, что не в состоянии сделать ни одного движения. Его вывернутая рука зажимала локтем его же собственное горло. Бейд хрипел, глаза выкатились, а лицо приняло орет перезрелого помидора. - Я не хочу драться с тобой, Смолл, - спокойно сказал Девро, освобождая захват. - Все. Закончили, - сержант поднялся из-за стола. - Короче, так. По поводу ушей пусть каждый поступает так, как хочет, - он повернулся к Люку. - Если тебе не хочется резать уши гукам, не режь. Оставь их Бейду... Лишь потом, почти полгода спустя, он понял, почему этот "лягушатник" так заступался за вьетконговцев. Предатель.