Но это был вовсе не встроенный шкаф.
Луис открыл дверь, и перед Роном оказались узкие деревянные ступеньки, спускавшиеся в подвал. Прошли первые четверо или пятеро. Рон и Рут последовали за ними. Следом начали спускаться еще человек двенадцать.
Спустившись до конца, все они остановились.
Мать-Наставница сидела в противоположном конце пустого подвала. И хотя помещение было темным, на нее было направлено несколько лучей света, так что Рон видел ее идеально.
Он зажмурил глаза, а потом вновь открыл их.
Она никуда не исчезла.
Рон не мигая смотрел на нее, не в силах отвести глаза. Мать-Наставница была древней и отвратительной – старая кожа, туго натянутая на череп. Жизнь уже давно высосала из нее мускулы, жир и жизненные соки, так что ее высохшее и сморщенное тело опиралось на два скрещенных деревянных шеста, установленных в том, что больше всего походило на самодельную гробницу. Стена за ее спиной была покрыта сухими коричневыми пальмовыми листьями; к ней были прибиты несколько целлулоидных кукол и фетишей, вырезанных из кукурузных початков, которые выглядели как непристойный нимб вокруг ее головы. Оранжевый луч света был направлен ей прямо в лицо, и Рон видел ее улыбку, похожую на гримасу, натянутую сухую, мертвую кожу и слишком большие зубы.
Отвернувшись, он посмотрел на Луиса. Лицо лидера братства изменилось; на нем расцвело выражение, которое можно было охарактеризовать только одним словом – ВОСТОРГ. Луис с гордостью взглянул на Рона.
– Кланяйся, – велел он. – Продемонстрируй свое уважение Матери.
Вокруг Рона все стали опускаться на колени, и журналист последовал их примеру, испугавшись ослушаться.
Оставшийся на ногах Луис прошел прямо к Матери-Наставнице.
– Мать-Наставница, – сказал он, склонив голову, – мы благодарим тебя за этот поток новичков в этом году.
Мумифицированная фигура не пошевелилась, но из пергаментных губ раздался свистящий голос:
– НЕ СТОИТ БЛАГОДАРНОСТИ.
Неожиданно в комнате похолодало, и Рон увидел, даже в темноте и даже будучи вне себя от страха, что все взгляды теперь были обращены на Мать-Наставницу и все присутствовавшие улыбались.
– Ты – наша защитница, – продолжал Луис. – Ты – наша связь. Мы сможем поговорить сегодня с Сатаной?
– ДА, – раздался все тот же шепот.
И тут что-то изменилось.
Рон глубоко вздохнул. Воздух стал тяжелым, густым и грубым. Дышать стало тяжело, а еще тяжелее стало видеть. Казалось, на темноту подвала опустился новый мрак.
Голова Матери-Наставницы медленно повернулась направо, при этом раздался звук мнущегося целлофана. Громко хрустнула кость. Мертвые губы поднялись над гнилыми зубами.
– ПРОСИТЕ.
Голос, раздавшийся из этой сморщенной фигуры, был громким, глубоким, громыхающим.
– ПРОСИТЕ, ДА ОБРЯЩЕТЕ.
После жутких раскатов голоса в комнате повисла тишина.
Вперед медленно выполз молодой человек.
– Мне в этом семестре нужны «А»[37] по всем предметам. – У него был булькающий голос, полный отчаяния. – Я и так уже на испытательном сроке, и мой старик сказал, что если я…
– ТЫ ВСЕ ПОЛУЧИШЬ.
Молодой человек плакал, не стесняясь.
– Спасибо. Спасибо.
Вперед выбрался еще один студент.
– Я тренировался все лето и очень старался попасть в футбольную команду, но вот сижу на скамейке запасных…
Просьбы произносились быстро и с неистовством. Рон, оставаясь на коленях, следил за этим спектаклем, не решаясь отвести взгляд, как будто оцепенел в каком-то трансе. Каждый новый проситель оглашал свое желание, и Сатана обещал удовлетворить их все.
Рон пожалел, что не захватил магнитофон.
Наконец впереди оказалась Рут.
– Я хочу поговорить со своим братом Джейсоном, – сказала она. У нее был робкий и неуверенный голос.
– Приветик! Как дела?
– Джейсон! – Она как будто выдохнула все свои опасения, ее лицо расслабилось, напряжение в теле исчезло. Рут улыбнулась. – Как ты там?
Рон с ужасом наблюдал, как она минут пять общалась со своим братом, обращаясь при этом к сморщенной оболочке старухи, поддерживаемой шестами, а этот труп отвечал ей голосом мальчика-тинэйджера.
После того как Рут и Джейсон попрощались, Луис повернулся к Рону.
– Твой черед, – сказал он.
– Что? – Вконец запутавшийся и испуганный Рон поднял на него глаза. – Мне… мне просить нечего.
– Все неофиты должны что-то попросить у Сатаны.
– Иди ты в задницу, – ответил Рон, вставая. – Я не ваш неофит, и я ни о чем не прошу. Я ухожу. – И с этими словами он взбежал по ступенькам.
Ничего подобного.
Он хотел, но не смог.
Вместо этого медленно, на коленях, выполз вперед, не поднимая глаз и стараясь не смотреть во ввалившиеся глазницы Матери-Наставницы, и чувствуя при этом, что глаза всех присутствующих сфокусированы на нем. Голова была совсем пустой, ни единой мысли, но Рон чувствовал, как на него давят члены братства и другие студенты. А еще он чувствовал любопытство, исходившее от Сатаны.
– ПРОСИ, ДА ОБРЯЩЕШЬ.
Но ему не о чем просить!
– ПРОСИ.
– Хо… хочу, чтобы у меня появилась девушка, – пробормотал Рон.
– СДЕЛАНО.
И комната изменилась.
После жуткой напряженности общения с Сатаной Мать-Наставница казалась теперь просто душкой. Луис с несколькими старшими членами братства еще какое-то время общались с ней тихими, уважительными голосами, а она отвечала ломающимся пергаментным шепотом, после чего всем разрешили встать и выйти.
Оказавшись в безопасности наверху, Рон пролетел через кухню, гостиную, мимо все еще работающего телевизора и выскочил из дома братства. Из других домов доносились шум, крики, смех и мелодии с тяжелыми басами. Появилась еще одна полицейская машина; четверо придурков, расставив ноги, опирались руками на автомобили под присмотром двух полицейских.
Грудь Рона сдавило, голова кружилась, а крохотная, но ответственная частичка его мозга напоминала ему о том, что никакой информации он так и не собрал.
Сквозь весь этот хаос журналист добрался до своей машины. Забравшись внутрь, бросил блокнот на пассажирское сиденье, включил зажигание и отъехал.
Домой он вернулся в полной тишине и, прежде чем заснуть, сложил руки на груди и помолился. Первый раз за десять лет.
Но он знал, что никто его не услышит.
Утром его разбудил телефонный звонок.
Звонила Рут с предложением встретиться.