- И тебе не хворать, злыдня - пробурчала я в удаляющуюся старостину спину, и помявшись робко, толкнула двери приемной.
В голове мерно гудело, по - прежнему неразборчиво, но настырно. И, по странному совпадению, едва только я оказалась в ректорской - загудело ее бодрее.
Секретаря нашего на месте не оказалось. Потому и пришлось мне, нерешительно постучав в двери кабинета, сообщать о своем прибытии самолично.
- Входите - ответили мне из-за верей, и в голове буквально завыла вьюга.
Бочком протиснувшись, я сощурилась от усилившегося воя тысячи шепотов, и поглядела на ректора несмело.
Он сидел в роковом кресле нашего господина Мариуса, которое ему было несколько маловато, и выглядел при этом буквально по-королевски.
- Гудит? - отсутствующе вопросил, и побарабанил пальцами по столу.
- Гудит - согласилась я - и вот только что сильнее стало.
- Разумеется - словно бы и не мне, а больше ля себя, протянул он - Подойдите, Монгрен.
Я недоуменно посмотрела под ноги, поскольку не совсем поняла, на самом ли деле он требует подойти прямо к нему, или, может, я просто не полностью втиснулась в кабинет?
- Ко мне ближе, Монгрен - разражено уточнил господин ректор.
Я глупо кивнула и пошла к самому столу. И через этот стол на него поглядела испуганно. От усилившегося воя смотреть прямо было несколько затруднительно, но я все же попыталась.
Он вздохнул тяжело, и поднялся, вышел медленно из-за стола - и пошел вплотную уже ко мне, заворожив меня жутковатой нелюскостью своих движений.
- Ни слова - тихо сказал, и наклонился ко мне резко, уперевшись мне лбом в лоб, как делал давеча Роррей. И уложил мне руку туда же, почти точно такую же горячу.
Иваподисюдапринесивинодевканесносная...
Я распахнула в ужасе глаза, попыталась было отшатнуться - но он держал меня крепко.
Нетгосподинпрошуваснетотпустиеетианотпустиребенкаотпустиееотпустиобогигоспоинбегиивабегиспислышишьспивсебудетхорошо...
Вокруг был почему-то вечер, и в воздухе плыл запах яблок и древесной смолы, где-то горел камин, чьи-то руки несли меня в темноту, и голова кружилась, кружилась в благословенном молчании и пустоте, и высоко в небе тускнели звезды, скрываясь иногда за плотными тучами, ветер...легкий ветер шевелил волосы, запахло дождем..
Иваиваиваиваиваиваиваиваиваива.....
Коридор, длинный и темный, тусклый свет ночника, горячий чай с чем-то горьким....
Иваиваиваиваиваиваиваиваиваиваиваиваиваиваива......
Омойгосподинненужноненужнонетнетнетнетотпустиееотпустиееотпустионаребенокребенокотпустиребенкаиваиваивавсехорошовсехорошоспитолькосписейчас
Теплые до горячего руки, платок, замша куртки по ладонями....
Слепо выставив куда-то ладони, я зашарила по груди господина ректора, силясь вырваться, а в голове закричали сотни лихорадочных слов, моим собственным голосом.
Иваиваиваиваиваиваиваиваива.....
Уцепившись за гладкую замшу камзола, я, непонятно зачем и как, вытянула из камзольного кармана какой-то шелковый платок.
Он отпустил меня внезапно, и наступила тишина. Молчаливая, уютная. Умиротворенная. И в кабинете. И в моей голове. Я моргнула.
-Монгрен? - вежливо повторил господин ректор, уже, видимо, не первый раз.
Чувствуя себя на самом деле той дурой, о которой постоянно мне намекал Эльмар, я воззарилась на неизвестный мне платок, дорогого шелка и с замысловатым вензелем, стиснутый в моих собственных пальцах.
- Господин ректор? - заикаясь, я протянула ему платок, поскольку твердо уверенна была, что он точно не мой. Вензеля фамильные, видите ли, не мои, а так-то да, шелковых ручной работы платков у меня было пол-шкафа, конечно.
- Можете оставить себе, на случай, если вновь надумаете рыдать - прохладно сообщил мне наш новый глава. Я растерянно мазнула пальцем по еке, обнаружив там явственную мокрую дорожку.
- Как голова? - не обратив особенно внимания на мои беспорядочные рывки, спросил господин ректор.
- Х..хорошо - озадаченно сообщила я, потому что голова в самом деле была отлично.
- Тогда можете быть свободны - сухо бросил он, и уселся за свой громадный стол.
- Благодарю, господин ректор - выпалила я радостно, и попятилась к дверям - доброго вам дня!
- И вам, адептка Монгрен - буркнул он уже из каких-то бумаг, в которые уткнулся, едва только сел в кресло.
Едва только я вывалилась, растерянно озираясь через плечо, из ректорской - меня мигом взяли в оборот, причем свои же.
Анираэль, еще она мавья родственница, с которой мы уже третий год умудрялись уживаться на столь малой территории, что смешно рассказывать, крутила в азарте кудрявый светлый локон, стреляя глазами в сторону кого-то из аспирантов, толпящихся под ректорскими апартаментами.
Понять было тяжело в силу тех обстоятельств, что с Анри может статься одновременно негласно обещания томные раздавать без слов всем сразу, чтоб уж наверняка не промахнуться.
Я закатила глаза. Мавки, игривое и ветреное племя, никак с ними не совладать. Оглядев мельком круг намеченных жертв, подивилась широте мавьих вкусов. Поскольку компания была на редкость разношерстная. Причем в отношении некоторых субъектов слова, родственные слову 'шерсть', такие, например, как 'оборотень', или 'волк', ну, или, на крайний случай 'будьте бдительны в полнолуние', были вполне даже буквально употреблены. В Трех Виселицах настолько много и разнообразно представлено оборотнево племя, наверное, оттого, что оборотни были самыми горячими бунтарями и потенциальными преступателями имперских законов.
Темперамент и натура такая, вот и полнились ими наши ряды с завидной регулярность.
Завидев меня, почти что совсем мавка прекратила терзать свои локоны и губу игривостями завлекательными, и с почти что волчьим оскалом вцепилась в меня, как репей.
- Рассказывай! И не смей мне врать! - нанесла удар в упреждение, и потащила меня по коридору, к лестнице на этажи аудиторий.
Бороться с ней - все равно, что бороться с водой или ветром. Выдохнешься, не добьешься ничего, ее и будешь заплеван, фигурально выражаясь, мавкиными контраргументами, которыми она выстреливает, как из катапульты.
- Что тебе рассказывать-то? - покорно спросила я, не вырываясь даже уже из лап ее земноводных.
- Роррей! Носил тебя на руках! Прямо на руках, и не смей говорить мне, что это вранье!
- Не буду, так и быть - туманно ответила я, гадая, что, в самом деле, уместно будет рассказать о том, как Роррей тащил меня к ректорской. Мало ли, зная Роррея.... Надумает еще потом счеты со мной сводить за неуместные откровенности. Хотя, опять-таки, зная Роррея - ему и причины не нужно никакой, он меня и так истерзает - Ты где услышала такое?
Она кокетливо повела плечиками.
- Ларс с шестого рассказал.
- Ох жеж и...сказитель твой Ларс, хуже бабы базарной - мрачно поделилась я своими мыслями насчет Рорревского однокурсника.
- Ты мне мозги не пудри, ты про Роррея рассказывай!
Что рассказывать вообще нужно, когда так жарко требуют рассказ?
- Клялся мне верности вечной - трогательно прошептала я, стискивая на груди тунику взволнованно и пылко - персты лобызал с обожанием и почтением.
Анри выпучила глаза, проявляя врожденную к этому способность, недаром же девы речные в родне. Я с независимым видом откинула волосы за спину.
- Изюмом сладким звал - добавила я сущую праву - клянусь, так и сказал - 'Изюм мой сахарный'. И что-то про щербет еще.
Мавка смерила меня суровым взглядом. Я трепыхнула ресницами, и прижала опять руки к груди, описывая таким образом свой девичий восторг и счастие от таких комплиментов Эльмаровых.
- Я тебе ночью подушку на лицо уложу, и снять запямятаю - пообещала мне верная подруга и соратница - комедиантка человечья!
- Ты вопросов тогда глупых не задавай. Роррей...а то ж ты не знаешь, что Роррей! Он бы меня, не сомневаюсь, с радость сбросил бы в ров с гадами - да вот не велит этого статут.