- Глупая женщина - менторским тоном поведала мавка, и потрясла у меня перед носом пальчиком - он к тебе неравнодушен, вот и в покое оставить не в силах!
Я воззарилась на нее, ну, почти что совсем мавку, как на умалишенную.
- Тебе, Анри, все - признак чувств! В лоб дверями варят - любят, точно. Компотом облили - это от любви, ясно дело. Сперли конспект за сутки до экзамена - вот это страсть полыхает в мужчинах! Что за народ вы, мавки?! Это называется членовредительство и разбой, а не признаки сердечных томлений!
Мавка только было собралась просвятить меня в вопросе, что ж это они за народ, как коридор оглушительно завизжал сотней женских голосов. А вслед за этим к визгу добавилось какое-то непонятное, но очень тревожное шуршание.
Будучи уже давно не первокурсницами, мы с Анри дружно бухнулись на пол, и срочно поползли в сторону выхода. Мавка, подметая своими бледными волосами пол, все ж пыталась искоса высмотреть в моем лице ответы на вопросы о Роррее, но я не дрогнула.
- Уймись, Анри. Это, в конце концов, смешно. Роррей! Эльмар Роррей!
- Носит тебя на руках - пропыхтела мавка, выглядывая тут же за поворот к лестнице, до которого мы как раз спешно доползли - это тебе не компот. И как, повредил он тебе чего, пока донес?
При этом возмутительном вопросе Анри многозначительно поиграла бровями, словно я от этого должна сразу понять, на что это она опять намекает неприличное. Я решила на мавьи грязные инсинуации внимания не обращать, и выглянула аккуратно за угол.
Вот много у нас оборотней. И среди адептов, и среди преподавателей. Много. И не все они, к глубокому сожалении, могут похвастаться безупречными характеристиками личностными, и высокой мораль. Что поделать - специфика заведения.
Профессор бытовой магии, магистр Крепс, который в нашем Университете, наверное, ко дню основания как прибыл- так и решил остаться уж насовсем, был как раз оборотнем. Приличный весьма бытовик, руки золотые, нрав незлобный. И вообще - отменных качеств оборотень, очень и очень достойный.
Жаль только, что строго раз в три месяца, без всяких там затмений и лунных приливов-отливов, профессор, благородно и очень символично сняв преподавательскую мантии, уходил в черный запой.
Черный, как самая темная ночь.
И каждый такой академ-отпуск мага подчинялся строгому регламенту.
Три дня попервой магистр просто пил. Как воду, по словам очевидцев, опрокидывал залихватски из первинной тары самые лютые гномьи настойки, изредка лишь сообщая миру, что 'бодрит аж до сфинктеров', высовываясь для этого из окна своей обители. И не было у нас адептов, кто хоть раз не услышал бы этой магической характеристики крепости питья самолично, собственными ушами. Магистр, как и почти все преподаватели, жил на территории Университета, так что скрыть угар разгула было затруднительно.
В силу этого обстоятельства, вероятно, магистр даже и не пытался.
По окончании бодрения сфинктеров всякого рода сивухой, магистр впадал по распорядку личному в тоску, по утерянным возможностям. И рвался тут же свернуть по дороге жизни в сторону исполнения юношеских мечт.
Последний раз, сворачивая, магистр Крепс весьма неудачно пал в кусты магических азалий, которые не только радовали нас и наше ощущение прекрасного своей миловидность, но и служили одновременно еще и дополнительной охраной. И от вторжений извне, и от попыток презреть тот самый второй шанс в жизни - и перепрыгнуть в будущее без Университета.
И, как и положено было этой защите, сработала она отменно.
Голосящий всякие ругательные слова и полуголый, в исподнем со следами множественных откусываний, магистр долго катался по траве, на радость адептам, в особенности завалившим бытовую маги. А после того, как удостоверился, что толку от этого никакого - прыгнул прямо в пруд, где, кстати сказать, выращивали на постоянном основании рыбу для университетской столовой.
Рыбье царство было потрясено столь нежданным и нахальным вторжением прожорливого врага, и из пруда магистр выскочил все с той же поспешность, с которой к нему несся, яростно чешась и всячески оскорбляя прелестные цветы, рыбное поголовье и искусность охранных механизмов.
Наконец, миновав стадию меланхолии, магистр впадал, что казалось уже даже вполне закономерным, в период безудержного веселья и любви к миру и ближним.
Любяий ближних непросыхающий бытовик, оборотнева темперамента - это всегда был практически крест на спокойствии и отдыхе полноценном, сроком еще на три дня.
И вот именно сейчас, судя по всему, специально к прибытию господина новенького ректора, мэтр Крепс торжественно открыл день первый из положенных трех.
Лестница, соединяющая этажи, была затянута каким-то вонючим дымом. Ругающиеся адепты, кто ползком, кто просто пригнувшись, пытались пролезть сквозь эту мглу в нужном направлении, и вся эта суета неароматная сопровождалась каким-то невнятным, настораживающим шуршанием.
Мы с мавкой, поглядев молча одна на другую, со всеми предосторожностями поднялись с полу, и, пригнувшись, перебежками двинулись к лестнице.
Магистр хоть и бытовик, но магия в его руках, в такие непростые моменты магистерской жизни, все ж была, и немалой силы.
Судорожно держась перил, я нащупала ногой ступень - и едва не покатилась вниз, потому как опора по ногами моими оказалась какой-то уж чересчур скользкой.
А вот мавка, меня как всегда попытавшаяся опередить, все ж не удержалась. Взмахнув руками, Анри взвизгнула - и уехала спешно в облако, висящее над лестницей. Визжать при этом не переставая, что успокаивало - значит, живая - здоровая, и даже не под действием сонного порошка.
Бывало в практике нашей и такое.
Со всей доступной мне скорость, которую позволяли ноги и скользкие ступени, я проследовала за скрывшейся стремительно боевой подругой, нырнув в туман.
Что-то задело мои волосы, легко, словно крыло птицы. Я судорожно втянула голову в плечи, шарахнулась чуть в сторону - и присела еще сильнее, силясь хоть что-то рассмотреть в царящей тут мути.
Прямо перед моим носом пронеслась щетка. Помнится, именно такая есть у каждой смены дежурных-штрафников, и не одна.
Я похлопала глазами, забыв на миг о том, что сейчас такое времяпровождение не совсем удобно - глаза тут же заслезились.
Обыкновенная щетка для уборки. Только способная к самостоятельным передвижениям.
Из мглы прямо на голову коварно шлепнулась мокрая и, судя по запаху, изрядно грязная тряпка.
Я взвизгнула и сошвырнула ее прочь, и от всей уши пожелала магистру Крепсу тяжкого похмелья.
- Ива! - заорала не совсем близко, и очень не музыкально, моя мавка.
Я отплевалась от чего-то, сама не знаю, от чего, и даже не желаю знать, что это было, и двинулась вперед.
- Ну? Анри, какая секция?
- Спускайся вниз, тут нормально все - мавка помолчала - почти.
Звучало очень оптимистично, особенно про почти. Пытаясь одной рукой держаться за перила, а второй - прикрывать голову от вражеских снарядов, я наступила на чью-то ногу.
- Какого демона - яростно прошипели мне, но объяснений, какого же, у меня не было, поэтому я молча переставила ногу, и почти на корточках, двинулась дальше.
Кое-как миновав два пролета, уворачиваясь от разнообразных предметов обихода вроде веников и метелок, шлепнувшись дважды в какую-то мыльную жижу, я добралась- таки до третьего этажа.
Мокрые и грязные адепты, в немалом количестве встреченные мною тут же, выглядели, как и положено, покорными судьбе, и несломленными обстоятельствами.
И среди мрачности смирения царил магистр, разумеется, в состоянии весьма на бровях.
Он вальяжно подпирал стену у бытовки. Улыбка магистра была сладостна и игрива.
Мрачно оглядев чистого и сухого, в отличии от меня и большинства присутствующих, мэтра, я задумалась о превратностях судьбы и еще немножко о том, что однажды он нас все ж взорвет. Или утопит.