- Нас ждут, но ты так внимательно слушаешь, что я буду тебя нести, и рассказывать. Это легенда только наша, в иных народах её нет. Мы ведь всегда, знаешь ли, тайно вожделеем жизнь. Поскольку сами не живы, в чистом понимании. Мы не рождаемся, и не умираем - возникаем и исчезаем. Оттого, наверное, и есть миф, повествующий, что справедливые боги, сотворив вампиров, сотворили и маяки. Маяк - это душа. Душа для вампира, бродящая где-то далеко или близко. Никто никогда не ищет свой маяк, но при этом - ищет его всегда. Повстречав свой маяк, вампир получает возможность ощутить вкус истинной жизни, вдохнуть воздух, ощутить биение сердца... Наверное, отсюда пошли все эти пошлые присказки о назначенной каждому немертвому Невесте, при виде которой у вампира застучит сердце. Маяк - это вовсе не обязательно пара, все эти романтические бредни. Маяк - это та твоя половинка, которой ты был лишён лишь потому, что не был рождён. И он может как подарить тебе желание жить дольше и дольше, так и жажду скорейшей кончины.
- Вы думали, что Её Величество - Ваш маяк?
В молчании он коснулся какого-то выступа на гладкой панели стены. Что-то мягко щелкнуло - и панель отскочила гибко в сторону.
- Да, было дело. Не посчитай мои откровенности чем-то особенным - ты скоро сама все это будешь просто знать. Так, поддерживаю беседу, чтоб ты не терзалась всякими глупыми мыслями. Хотя не удержусь спросить - а что же ты думаешь по поводу твоего опекуна, малютка?
Недоуменно сведя брови, отчасти от того, что мы явственно стали куда-то спускаться, а отчасти от вопроса этого, я хмуро на него поглядела.
- Ой, да ладно уж. В вас есть такая странная взаимная...нежность, что я невольно обескураживаюсь. Милорд Сантаррий останется у разбитого корыта, и с разбитым же сердцем, когда, запомни твёрдо, именно когда, а не если, ты возвратишь нам мэтра, Велею, праздники, а себе - личное счастие, в лице этого твоего очаровательного демона, неприлично высокого?
- Почему это неприлично? - протянула я, в попытке и время потянуть, чтоб не отвечать толком , однако ж фокус не прошёл, рыжий кровопийца ухмыльнулся только моим неумелым попыткам изменить направление беседы - Господин ректор для меня - это тепло, огонь в камине, яблочный пирог, забота и вечный вопрос. Он мне...он мои воспоминания. Он знает и помнит обо мне то, чего не знаю и не помню я сама.
- Все, хватит. Все вы, женщины, одинаковы - он явно дразнил меня, возмущённо кривя губы - Я не знаю, кто мы друг другу, рядом с тобой мне спокойно, но целоваться я предпочту вооооон с тем черноволосым сопляком, упирающимся в потолок во всех приличных тавернах, да?
- Складывается впечатление, что вы просто как по писанному говорите - осторожно косясь на гордый профиль вампира, решила сумничать я, хоть и мудрым такое решение не выглядело отнюдь - Это цитата, что ли?
Вампир хохотнул, с видимым удовольствием, и мы вступили в невысокий зал, заставленный сплошь какими-то шкафчиками.
- Больно умная, я гляжу - от тепла его голоса мне стало немножечко жарко - И прям слышу себя. Возвращайся, малютка. Уши надеру.
Эльмар Роррей никогда не ощущал какого-то особенного отвращения к воде, потому как ну с какой бы стати, собственно? Вода же и есть вода, её ...пьют, в конце-концов. Как без неё?
Однако же нынче днём, или ночью, или демоны его разберут, что за время вообще было, трезвые размышления о необходимости пить, или, скажем, принимать всяческие водные процедуры, тоже крайне полезные, не сильно занимали голову бывшего старосты, который поразительным образом так и не получил свой заслуженный диплом с отличием.
Странным образом, весьма отвратительным, Эльмар словно бы...затухал. Он не помнил, сколько это длилось, в том смысле, что сознание его словно сильно развели чем-то тягучим, едва тёплым, тошнотворно сладковатым. И от этого оно было мутной жижей, в которой все связные мысли и счёт времени просто потонули.
Он словно бы вдыхал что-то вязкое, не задыхаясь, но и не имея сил вдохнуть полной грудью - внутри чавкало это мертвые гнилое болото, струясь в нем вместо крови.
В какой-то миг слабая, вялая мысль о том, что особенно долго так точно не протянуть, Роррея даже несколько порадовала.
И вот в тот самый бренный час, как несостоявшийся менталист уже только было безразлично покивал собственным смертным прогнозам, ему вдруг стало легче.
А через мгновение - прямо почти совсем хорошо, ну, если, конечно, сравнивать с парой минут назад состоянием.
Эльмар даже подумал было прямо вот открыть глаза и оглядеть, в чем же это вдруг дело, и отчего внезапно так полегчало.
Но веки словно бы приколотили - их было ну никак не поднять.
Покуда он лениво рассуждал внутри себя на тему вероятных развитий событий, и так же вероятного исхода этих самых событий, при таком-то их развитии крайне неожиданном, вокруг сильно потеплело.
Демон Хаоса внутри него заворочался и заухмылялся радостно, почуяв столь вожделенное тепло.
Но почти тут же Эльмар уразумел, что все стало лучше только временно, и просто очевиден факт, что в весьма и весьма обозримом будущем ему станет в разы хуже, совершенно точно по задумке тех садистов и изуверов, что правили бал в Цитадели.
Потому что она заговорила с ним. Её голос, близкий и горький, просыпался солью на те раны, что так беспомощно и больно ныли, с того самого момента, как он услышал её сорванные, безутешные рыдания за стенкой того походного каземата, в котором Эльмара увезли из Виселиц.
- Ива - сухо, морщась от кислой горечи в горле, просипел Роррей, печально понимая, что это лишь иллюзия, и её, слава всем богам, тут быть просто не может - Монгрен...
- Не могу понять, мне лестно, или я оскорблён - как-то уж совершенно нежданно ответил ему ещё один голос, который Эльмар признавал безошибочно и мгновенно - Монгрен эээээ....скоро вернётся. Она сидела возле тебя, но вынуждена была временно отлучится.
- Ну что за ненормальные выродки - мысленно подивился вредительской изощренности местных карателей Эльмар, морщась от голоса самого господина ректора, чтоб ему пусто было!
И не то, чтоб Роррей таил зло на его милость за то, что тот, с каменным лицом и изловленными бровями, зачитал в недавнем прошлом Эльмару смертный приговор, нет. Коль уж на то пошло, и справедливости ради, стоит отметить, что милорд Сантаррий долго тряс своего адепта за шкирку в попытке уговорить его посодействовать следствию.
Больше других воспоминаний о своём не столь продолжительном, но точно весьма бурном и полнокровном знакомстве с его милостью, Роррея терзало воспоминание необъяснимой, осторожной нежности, с которой коварный оборотень касался волос спящей дамы сердца самого Эльмара.
И вот теперь, когда бывший отличник магического курса эммммм, ну, больше никакой и не отличник, и все в том же духе, его крохотная синеглазая заноза осталась на попечении этого непонятного типа героической наружности. Да, именно так, милорд Сантаррий, треклятый оборотень сероволосый, импозантен и заботлив. И богат, и вообще!
Его Монгерн совершенно точно должна жить счастлива. Но никто не совершенен, в самом деле, и Эльмар Роррей предпочёл бы не иметь перед собственной смертью ни единого соображение о том, кто впоследствии её счастье составит.
Светлые боги, ну да хоть бы не знать, как этот осчастливливатель одиноких девиц будет выглядеть!
Не совсем ясно, в какие страшные дебри завели бы Роррея эти несколько неуместные на пороге смерти размышления, если б его в этот миг не потрясли крепко за плечо.
- Роррей, ты не смей мне тут преставиться, мы тебя не в этих целях спасали! Сейчас залеплю по уху, и считай, что о намерениях я заявил!
Это прозвучало так идиотски -недостаточно - кроваво и жестоко для пыточных приёмов, что Эльмар даже разлепил-таки веки во вполне понятном недоумении.
И уставился на милорда Сантаррия, во плоти.
Роррей не поручился бы за трезвость своих выводов относительно реальности присутствия господина ректора тут, в этот самый миг. Но давешние ревностные размышления о том, какого рода поползновения может его милость предпринять по отношению к Монгрен, распалили полудемонического отпрыска весьма страстной от рождения мадам Роррей до определённого предела. Поэтому он счёл уместным посчитать милорда настоящим, чтоб хотя бы так получить возможность высказать, наконец, свои подозрения самые нехорошие. Напоследок уж высказать, все совершенно!