- Вы должны понимать, что если в стенах этого заведения вашей протеже выделить особое место - это неминуемо навлечёт беды на её же голову.
- Я все прекрасно понимаю. Просто берегите её, негласно, и за это мы готовы отблагодарить ваше учебное заведение. И благодарность наша будет иметь характер регулярный.
Баю-баю-бай, поскорее засыпай...
Вода во мне, я и есть вода, вся, целиком. Обнять эти потоки, утешить их, принять.
К чему земля, если я не стою на ней? Мне не нужно, я смогу пройти сотни земель без тверди под ступнями, потому что я - вода. И соль, и горечь, и пузырьки воздуха, тающие бесшумно.
Я туман. Туман. Лёд и холод, вода и тепло, земля и небо. Я плыву, лечу, истаиваю, умираю и рождаюсь сию секунду.
Вокруг был туман. А на шелковом поле пыльно-зелёных, с серебром, крохотных цветов, сидела маленькая девочка. Синеглазая, серьёзная, и очень красивая.
- Привет - не придумала я ничего лучше, да и не очень-то уверенная, что малютка меня увидит, меня же на самом деле уже нет?
- Привет - тихонько ответила она, поведя плечиками, забранными в длинные рукавчики премилого платьица - Только тебе сюда никак нельзя, уходи.
Ну это ж надо, такая кроха - и так умно и серьёзно беседует. Я открыла было рот, но туманная гряда вдруг вздрогнула - и выпустила из недр своих высокую, удивительно белокурую, и ослепительно прекрасную, женщину.
- Велея, детка, поди ко мне - подхватила малышку на руки, и уставилась на меня.
Как это они меня видят-то, ума не приложу? Я же умерла?
- Не устаю поражаться этим раскладам - поведала дама мне доверительно, тряхнув слегка кудрями - И как он так умудряется? Самое главное же, что не надоест никак.
- А? - видимо, её манера неустанно поражаться передалась мне тут же, потому что я ничего не поняла вообще, отчего поразилась неимоверно.
- Ой, иди уж - отмахнулась она от меня - В скорости сама все поймёшь, вроде не дура. И да, спроси у него сама. Прямо так и спроси, когда встретишь.
Я только глаза вытаращила. Если у меня ещё есть вообще-то эти самые глаза!
- Рот закрой, только зубы не сцепляй - продолжила дама вещать всякие несусветные вещи, и отвернулась от меня совсем, унося печальную малютку в туман - А то без них и останешься, в твоём возрасте это может быть даже и обидно, как мне кажется.
- Че...- начала было я опять идиотски переспрашивать, как в следующий миг у меня искры посыпались из глаз от самой смачной плюхи, полученной мною, на памяти моей, аж за всю жизнь.
- А ну дыши! - возопили над головой, и отнюдь не дамским голосом.
Я на всякий случай вздохнула глубоко. Ну, в том смысле, что попыталась послушно. И распахнула глаза пошире.
У магистра Лиотанского оба глаза были голубые. Он был тощий, грязный, весь сплошь в каких-то склизких на вид потеках. Но сердитый и голубоглазый, совершенно в точности такой, каким я его знала и видела. Нет, не я. Или я тоже?
Шут его разберёт, всю это премудрость меерциевую.
- Доколе ж мне терпеть-то эту назойливость, мне скоро тысяча лет, чего б не оставить в покое-то старика? - патетически сокрушался магистр, тряся надо мной мокрыми бакенбардами яростно - Ты ополоумела?! Ты зачем под воду ушла, окаянная?
- Гаразд вы сочинять, магистр, вам ещё даже пятисот нет, даже нет, четырёхсот, какая тысяча? Возраст, как говорится, самый сенокос! - отплевываясь от мутной затхлой воды, в большом количестве обнаружившейся в моем собственном рту, вяло пробулькала я в ответ кое-как. Про то, что весьма странно такое его беспокойство о моих внезапных ныряниях, после того, как он оставил меня без кожи, упоминать не стала, потому что как-то это мне показалось неуместным.
Под спиной, ногами и головой явственно ощущалась та самая твердь, которая, как вот недавно думалось, мне уже не так уж и нужна.
Солнце ослепляло, оттого я порешила за лучшее опять прикрыть очи, на всякий случай.
Мы были на суше. То страшное, мертвое, но отчётливо злобное море - оно никуда не исчезло, я его слышала где-то там, но мы были на суше.
- Ты давай вставай, чего разлеглась? - сурово, но несколько нервно испросил мэтр Лиотанский, мельтеша за закрытыми веками настырно.
- Не хочу - тускло и скучно проговорила я, посчитав, что на такой простой вопрос можно и ответить, чего уж там? Тем более, что ответ потребный очень немногословен. Не затруднит, в общем.
- Чего это значит - не хочу? А ну, живо поднялась! - гаркнул почтенный некромант так, словно это не он тут почти два года полных в безумии и немощи пребывал - Соплива старшим перечить! Подвелась, ну, кому говорю?!
Я бы и рада. Но не могу. Не хочу. Спать страсть как хочется. Оставьте вы меня все в покое, ради всех светлых богов, я так устала, мне бы передохнуть. Вздремнуть хоть бы чуточку... Мне почти четыреста лет, отчего мне не дадут неги и отдыху?
- Ээээй, ты не смей мне тут глаза закрывать! Тут оставаться нельзя, ни в коем случае! - вопил где-то далеко магистр Лиотанский, тряся меня сразу и за плечо, и за руки, и всю целиком, в общем. Но я уже ничего ему отвечать не стала, ибо к чему эти прения, известно же, что сытый голодному не товарищ?
Магистр, уразумев все верно, судя по всему, прекратил меня телепать в разные стороны. И вообще прекратил...быть. Поблизости или вдалеке, имею в виду. Пропал. Оставил, наконец-таки, в долгожданном покое. Очень деликатно самоустранился.
Вот и прекрасно. Теперь-то уж мы отдохнём. Вода будет баюкать меня ласково, и я усну. Покой, мне так хочется покоя, и объятий самой молчаливой и нежной стихии. А то, что она так непроглядно черна - так это и не плохо же вовсе, совсем нет, я иду, уже иду.... Встречайте меня с голодной радостью, во мне ещё бежит живая кровь, чужая и моя собственная. Во мне ещё теплится крохотный огонёк жизни. И от этого мне жжёт в груди, а я так хочу покоя, и чтоб не болело. Вода, вода.... Вода должна потушить огонь, утешить меня навечно, позволить мне уснуть.
- Ива - прошептал вдруг в самое ухо такой знакомый, такой родной голос, что веки сами собой дрогнули, в попытке разлепиться тут же - Иди ко мне, бусинка, я тебя сам буду баюкать, обещаю. А в воде мокро, не ходи туда. Иди ко мне.
- Только я не хочу кашу - пробормотала я, протягивая к нему слабо руки, и странно, невзирая на усталость смертную, и не думая возразить этой просьбе об идти к нему - Я хочу сразу пирог яблочный, да?
- Ладно - мягко прошелестел он самими губами где-то на коже, на лице, на закрытых тяжело глазах - Сегодня, так уж и быть, без каши. Только держись за меня крепко.
И в аромате яблоневого сада в самом цвету, в тепле огня и забытой, такой знакомой заботы его, я слабо кивнула, вцепившись в него намертво. И мы ушли.
Я вспомнила? Или даже не успела забыть, наверное? Он всегда уносил меня от всех бед.
Сириус Мара, названный дед Её Величества, Повелительницы дроу, не шибко веровал в успех развернувшейся кампании. Просто хотя б потому, что не один пуд соли изволил откушать в компании того, кто был раньше его лепший другом, Дианом Лиотанским, страшной силы некромантом, и живучим старым хрычом.
Обтянутый пергаментной кожей остов, изукрашенный жутко черными струпьями сплошь, что вот уже почти два долгих года возлежал в кандалах магических, давно перестал походить на человека вообще, а уж на Лиотанского - так и подавно. А то, что спало под истончившейся ветхой кожей и клетью костей - то было молчаливое, могущественное зло, удержать которое в силах был лишь тот, кто погрузил магистра в волшебный безмолвный сон. Он - или сама смерть.
Мысленно Сириус уже простился с другом, простился давно и навек, и теперь, в привычном тоскливом бессилии разглядывая эти почти что полноправно останки, не испытывал ничего, похожего на чаяния благополучного исхода. Мара был прагматичен, как и всякий успешный наёмник. И в чудеса такого пошиба и размаха отучился верить совершенно.
Когда же из-под сомкнутых век Ивы Монгрен потекла самая натуральная кровь - Сириус вздрогнул. А когда её наставник и трепетный опекун, его соплеменник, опоивший спящего в летаргической паутине некроманта собственной кровью, внезапно рухнул на пол, как подкошенный - Мара уже всерьёз разозлился. На бессилие, на глупые жертвы, на мир, на жизнь...