… и все, до последнего парижского Гавроша знали, что под Прекрасной Маркизой подразумевается Николай Второй, отчего песня приобретала – особый шарм. А русский император приобрёл – прозвище.
– Опий, – констатировал морозно Военгский, мягко поставив чашку и выворачивая на излом задрожавшую руку стюарда-индуса, впечатывая слугу пухлым лицом в разбившийся фарфор. Разом посерев, индус закричал тонко и пронзительно, забился раненной птицей, суматошно и бестолково. А помор, не меняясь в лице, столовым ножом пригвоздил вывернутую кисть стюарда к столу.
Качнулся на стуле Адамусь, падая назад и выхватывая дерринджер. Выстрел остановил длиннорукого первого помощника, рванувшегося через стол. Долговязый ганноверец упал размозженным черепом в блюдо с бисквитами, и кровь его, вперемешку с мозгами, тут же почти потекла по скатерти, делая происходящее вовсе уж сюрреалистическим.
Прыгнул через стол Чиж, хватая капитана за отворот сюртука и выворачивая руку, потянувшуюся во внутренний карман. Ударив головой в переносье, он тут же, обвив капитана подобно очеловеченной анаконде, сломал тому правую руку и для верности – впечатал затылком в переборку.
– Попили чаю, – озвучил Санька омертвелым голосом, обшаривая внутренние карманы капитанского сюртука, став обладателем новомодного пистолета «Браунинг». Не останавливаясь на этом, он вытряхнул на пол портсигар и записную книжку, а пару секунд спустя, обрезав ворот сюртука, а потом и рубахи, закрутил капитану руки за спиной.
– Связать, – коротко бросил он подчинённым, и Адамусь, не теряя времени, рванул с ганноверца уже ненужные тому подтяжки, обрезав складным ножом.
Помор тем временем, в запоздалой попытке отыграть время, вбивал индусу кляп из его собственного головного убора. Стюард, совершенно невменяемый от боли и страха, всё бился и стонал страшно, на одной ноте. Пухлое его лицо, изрезанное о фарфор самым невероятным образом, кривилось в причудливой гримасе, а потёки крови, смешанные с крошками марципана выглядели пугающе и дико. Сквозь прорезанную до кости щёку виднелись гнилые зубы, окрашенные кровью, и он всё выл и выл…
Помертвев совершенно лицом, Илья вбил ему таки кляп, пригвоздил вторую руку к столу, и обыскал, не слишком церемонясь. На стол лёг странный волнистый кинжал, испещрённый бороздками и внушающий опаску одним только видом. Затем последовала удавка, несколько пузырьков и предметы явно религиозного назначения, отставленные пока за ненадобностью.
Адамусь тем временем обыскал убитого, и не найдя ничего, поморщился досадливо, спешно перезаряжая дерринджер и тут же вставая сбоку от двери. Надежда, что экипаж пакетбота не услышит выстрел из-за шума работающего двигателя, была невелика. Гадать же о вовлечённости моряков в заговор, равно как и о масштабах оного, решительно не ко времени.
Дверь распахнулась без стука, и в кают-компанию влетел настороженный моряк, вооружённый винчестером. Вытянув шею вперёд, он крепко, но неумело сжимал оружие, намертво впившись пальцами в цевьё и приклад. Адамусь, стоящий наготове, встретил того ударом в горло, и тут же рванул на себя, подбивая одновременно ноги.