– Не чувствуя себя при всём том предателем, – уточнил я.
– Не последний аргумент, – кивнул Мишка, – Есть ещё што в эту кучу кинуть?
– Промышленников на себя перетягивать, – озвучиваю очевидное, – Да не усмехайся ты! Студенты тебе што, не козырь?
– Козырь, – признал брат, – Ладно, ты прав. Обдумаем потом эту мысль основательней, пока соображалка што-то буксует.
Мишка снова взялся за муштру с картами и схемами, пытаясь за самый короткий срок вложить в мою голову колоссальный объём информации. Укладывалось… ну, в общем нормально, но мозги мои, тренированные более чертежами и формулами, да языками, осваивали знания не без скрипа.
– Всё, перерыв! – перервал я его пару часов спустя, чувствуя свою голову гудящим барабаном, – И как ты это в голове уложить только можешь?!
– Кому што, – философски пожал плечами брат, – Попробуй Евангелие со святцами наизусть заучи, да родовичей всех запомни до седьмого колена. Кофе будешь?
– Давай!
Приоткрыв дверь, Мишка кликнул Жюля и попросил сделать кофе, а я не сразу и понял, што говорил он на русском!
– Он… – начал я растерянно.
– Русский.
– Погоди… Жюль?! Он же…
– Потомок дезертира, – кивнул брат, – в четырнадцатом году, после Заграничного похода русской армии их мно-ого осталось[5].
– Вот это у нас резерв! – выдохнул я и поправился под полным скепсиса взглядом брата, – Потенциальный.
– Очень потенциальный, – кривовато усмехнулся тот, – скорее так… как ты там говорил? Агенты влияния, точно. И то…
– Хоть што-то!
Не ответив, Мишка только вздохнул, и стало ясно, что даже как агенты влияния потомки русских дезертиров достаточно сомнительны. Хотя с другой стороны – отбросов нет, есть резервы! Какие-никакие, а кадры! Можно, а значить – нужно проводить политику ассимиляции…
– … Егор! Егор!
– А?!
– Ушёл в себя, вернусь нескоро, – поддразнил меня брат моим же одностишием[6], сунув мне кофе, сваренный по всем правилам, крепченный до невозможности и одним только запахом дарующий бодрость.
– … твоё появление позволит нам усилить позиции русской и прорусской фракции, – втолковывал Пономарёнок, – нужно только сделать его не тактическим, единовременным, а стратегическим.
– Это как? – я даже чашку отставил, не представляя тактическое усиление имени себя.
– Ввести тебя не пешкой, а фигурой! По возможности, канешно. Для начала подвести тебя аккуратненько, без дипломатического скандала, даже и потенциального. Через Снимана…
– Стоп! – брат послушно замер, зная уже, что в такие моменты я ловлю идеи, и порой удачно, – А надо ли? Ты сам сказал – фигурой!
– То есть не через Снимана…
– Да! Обозначить себя как самостоятельного игрока, понимаешь? Крюгер со своей фракцией в таком случае если што-то и смогут предъявить, то не фракции, а лично мне! Я такой самостоятельный! Не Сниман и тем паче не наши союзники! Не тихий дипломатический скандал, связанный с моим укрывательством и прочим, а я сам так решил. Што он мне предъявит?
– Наизнанку вывернется, а не сможет, – чуть помедлив, ответил брат, расплываясь в злой улыбке, – Не обвинять же тебя в том, што ты не остался в России, когда тебя начали давить? Ха! Дельно! А вывернешься?
– Я-то!? – вскинувшись было, задумался, затарабанив пальцами по колену, – Хм… дипломатов нам всё равно не переиграть, да и авторитет Крюгера чуть ли не библейский, так што…
– … мы пойдём другим путём! – выдыхаю, поймав волну вдохновения, – Да! Дипломатический этикет, приёмы, пафосные рожи… не потянем, брат.
– Крюгер тоже не тянет, однако же его приняли, – парировал Мишка.
– На волне нашего общего успеха, – не оспариваю его, – а Сниман уже не потянет, так што…
– Да не тяни, чортушко!
– Есть идея, – щурюсь довольным котом, – точнее даже – идеи!
Глава 4
Князь Тенишев, Генеральный комиссар от России на Всемирной выставке в Париже тысяча девятисотого года, будучи в настроении самом благодушном и премного довольный неизменным триумфом Русского павильона (в коем была и его немала заслуга), изволил лично экскурсировать небольшую группу репортёров и промышленников из французской провинции. Республиканцы по убеждениям, франки однако же с большим пиететом относятся к титулованной знати, и князь, не лишённый тщеславия, пользуется возможностью появиться лишний раз в прессе.
5
Офицер артиллерийских войск А. М. Баранович оставил свои воспоминания – записки «Русские солдаты во Франции в 1813–1814 годах». Он утверждает, что за время Заграничных походов из армии Александра I дезертировали примерно 40 тысяч человек.
Впрочем, большинство современных историков полагают, что эта цифра завышена, как минимум, в 4 раза. То есть, дезертиров насчитали около 8-10 тысяч. И это из 60-тысячной русской армии.
6
ГГ искренне считает, что сам сочиняет стихи и песни, но на самом деле это одностишие Владимира Вишневского.