С бумагами занимались в основном Гипзиба и Нэнси, у Таисьи Алексеевны все время уходила на то, чтобы выкурить шестьдесят две сигареты (в один день она позволила себе семьдесят восемь, но это просто потому что сбилась со счета и поняла это только по пустым пачкам. Впрочем, ей тут же удалось себя успокоить тем, что это все равно меньше ста, значит, не считается). Через каждые три сигареты она подходила к кофе-автомату, чтобы выпить чашку крепкого кофе. Григорий Алексеевич болтался по вузу, с любопытством осматривая стенды на стенах, болтал с сотрудниками. Заходя в кабинет, где работала комиссия, он, подходя к Нэнси, обычно начинал петь:
«Дым сигарет с ментолом,
Пьяный угар качает…»
Та сначала жутко смущалась, но потом научилась у Гипзибы говорить: «отстань, дурак». Впрочем, Орлова это ничуть не смущало: он подходил к Гнидиковой, обнимал ее, и, глядя на Чувикину допевал:
«И когда ее обнимаю,
Все равно о тебе вспоминаю».
Ему вообще доставляло удовольствие их цеплять. Однажды он спросил у них читали ли они книгу Элинор Портер про Полианну. Когда обе сказали: «Нет, а что?», Григорий Алексеевич с удовольствием рассказал, что там была служанка, которую звали Нэнси. Она очень переживала, потому что ей не нравилось ее имя. И Полианна смогла успокоить ее тем, что Нэнси – очень даже неплохое имя, насколько было бы хуже, если бы ее звали Гипзиба. И под возмущенные вопли дамочек со смехом вышел из кабинета.
Наконец, проверка завершилась. Гипзиба с торжеством предъявила руководству университета восемьсот тридцать два замечания. Таисья Алексеевна и Григорий Алексеевич согласились, что их число можно сократить до тридцати пяти: Гнидикова многих документов не увидела, и еще про многие не поняла, что именно это за документы. Они с Чувикиной сочли за благо поскорее убраться, а председатель комиссии и Орлов согласились, чтобы Котов проводил их на поезд.
– Ты там случаем не труп спрятал? – недовольно спросил он, беря в руки большую и длинную сумку Григория Алексеевича, в которой было не меньше восьмидесяти килограммов веса.
– Нет, небольшие сувениры купил коллегам, – смеясь ответил тот.
– Тогда ладно, – кивнул Котов.
Он проводил их на железнодорожный вокзал, до поезда Поросюковой был час, до поезда Орлова три.
– Может зайдем? – взглядом кивнул Борис Николаевич в сторону вокзальной кафешки.
Таисья Алексеевна брезгливо сморщилась, но Орлов тут же убедил ее, что это очень даже замечательная идея.
– Вы чего будете? – деловито спросил Котов.
– Не знаю даже… Купите шоколадку, – сказала дама в надежде, что шоколадка в обертке и никакие микробы на нее попасть не могут.
Борис Николаевич купил большую шоколадку, к вящему ужасу Таисьи Алексеевны развернул ее и разломал на дольки своими руками, про которые она пребывала в полнейшей уверенности, что он их никогда не моет.
– Угощайтесь! – широким жестом указал и проректор на разломанную шоколадку и кофе в пластиковых стаканчиках.
Председатель комиссии полузакрыв глаза оторвала кусочек обертки и двумя пальцами взяла одну дольку, долго думая, стоит ли ее есть…
До отхода поезда оставалось уже пятнадцать минут. Котов деловито собрал разломанные кусочки шоколадки и протянул их Таисье Алексеевне:
– Возьмите в дорогу!
– Нет уж, вы себе домой возьмите! – не выдержала она.
– А что можно? – обрадовался Борис Николаевич. – Дело в том, что я вас не на свои угощаю. Я завтра к родственникам в гости пойду, будет, что им подарить.
Проводив председателя комиссии, Котов и Орлов отправились в ресторанчик, находившийся неподалеку от вокзала. Там их трапеза была не столь спартанской – бутылка коньяка и бутылка водки, солянка, жареное на углях мясо, восемь салатов, курица, селедка, картошка, чай с тортом.
Немного выпив, Орлов стал разговорчив. Один из его рассказов Борис Николаевич смог запомнить. Григорий Алексеевич участвовал в проверке какого-то вуза в одной из национальных республик. Составив несколько протоколов об административных правонарушениях по итогам проверки, Орлов отдал их ректору со словами, что нужно передать их в суд.