Объятый страхом, брожу я по собственной квартире. Будь моя воля, я б никогда не включал телевизор, законсервировал бы холодильник и спал бы стоя, как лошадь, поскольку тахта, как осторожно ни укладывайся на ней, издает всякий раз предостерегающий скрип. Сущее безумие — не внять ему.
Я понимаю, что это бзик. И что дальше жить так невозможно. Надо предпринять что-то решительное. Например, написать рассказ. Выставить себя на всеобщее осмеяние.
Пожалуй, так и сделаю. Сяду, вставлю лист в машинку и…
О боже, в машинку! А кто потом будет ее чинить?
ПЯТНЫШКО
На лице Чижикова выступил румянец. Чижиков был смущен и растроган. Он знал, зачем его вызвал начальник. Начальник вызвал его затем, чтобы окончательно выяснить, согласен ли он, Чижиков, на повышение. Чижиков был согласен на повышение.
— Мы ценим ваши заслуги, — сказал начальник. — Вы прекрасный специалист. Вы скромный. Вы отзывчивый. Вы хороший.
Чижиков сопнул носом. Умильная слеза была на подходе.
— И все мы, — продолжал начальник, доставая из папки исписанный лист бумаги, — возмущены нелепой кляузой на вас.
Слеза остановилась где-то на полпути.
— Кляузой?
— Представьте! Какой-то тип написал нам, что якобы вы доите по ночам козу соседки Грушенович. Экая глупость!
Чижиков конфузливо улыбнулся.
— Я не дою козу, — сказал он. — Я и доить-то не умею.
— Знаем! Мы все знаем! Вот справочка: «Дана настоящая в том, что тов. Чижиков Ф. Ф. со дня рождения и по настоящее время живет в городе». Подпись и печать. А как, спрашивается, научиться доить в го-роде?
— Да и молочное-то…
— Знаем! Мы все знаем. Вот выписка из вашей истории болезни: «Тов. Чижикову Ф. Ф. противопоказано молочное ввиду…» Ну и так далее.
— И козы…
— Тоже знаем! Нет никакой козы у соседки Грушенович. Вот акт обследования: «На улице, по которой живет тов. Чижиков Ф. Ф.» зарегистрированы комиссией следующие представители животного мира: четыре собаки породы дворняжка, рыбы неизвестного происхождения в аквариуме писателя Со, а также одиннадцать кошек обоего пола. Мелкого рогатого скота на улице не обнаружено».
— И…
— И это нам известно! Нет никакой соседки Грушенович. Есть соседка Парилова, соседка Ашкинази, соседка Яр-Перемайская, а также персональный пенсионер Мальчиков. Все, как видите, проверено, все выяснено. Кляуза, выходит. Нелепая, мерзкая — тьфу! И так некстати. Мы-то ведь повысить вас хотели.
— Хотели? — переспросил Чижиков и поморгал глазами.
— Хотели. А теперь что ж — сигнал получили. Кляуза, мерзкая — тьфу! А все же сигнал. Пятнышко, так сказать. Никуда не денешься. Придется подождать с годик.
На лице Чижикова выступил румянец.
ВОВИК И СТУЛ
Среди ночи жена проснулась. Она села на кровати и прошептала:
— Не надо обвинять стул.
Не открывая глаз, я сладко потянулся. Жена легонько толкнула меня:
— Ты слышишь! Ни при каких обстоятельствах не надо обвинять стул.
Я укутался в одеяло и сел рядом. Разговор предстоял длинный.
— Ни при каких… — проворчал я недовольно. — Ты всегда любишь крайности. А в воспитании, между прочим, крайность может быть роковой. Вспомни девятый номер «Семьи и школы» за прошлый год.
Я еще не понимал, почему нельзя обвинять стул, но уже не сомневался, что речь идет о воспитании. С тех пор, как родился Вовик, никакой другой вопрос не волновал нас так сильно. За эти два года мы проштудировали всю имеющуюся в библиотеке педагогическую литературу. В газетах, журналах и календарях мы читали лишь «Советы для родителей». Тут же вырезали их и вырезки наклеивали в альбом. Чтобы не пропустить ни одной радиопередачи на темы воспитания, мы работали в разные смены. Потом информировали друг друга о прослушанном. Сегодня у приемника дежурила жена, и, по-видимому, она забыла рассказать мне что-то очень важное. Это-то и разбудило ее.
— Да, так что стул? — спросил я, прерывая неожиданно возникшую дискуссию о формах контроля за ребенком.
— Стул? — спросила жена. — Ах, да… Если ребенок ударится о стул, то ни в коем случае нельзя обвинять стул. Нельзя говорить: какой, дескать, плохой стул, давай побьем его. Это развивает некритическое отношение к собственным поступкам.
Я подумал и согласился.
— Ты сказала это маме? — спросил я.
— Когда же? Ты ведь знаешь, я весь вечер просматривала старый комплект «Семьи и школы».
Утром мы позвонили моей маме и сказали, что ни при каких обстоятельствах нельзя обвинять стул. Вовик жил у нее, и мы держали ее в курсе всех педагогических новостей.
ОН
Именно так и называл его Мелентьев — сперва мысленно, а затем и вслух: ОН. Другие — тоже.
— Ну что, Мелентьев? — спрашивали другие. — Сегодня ОН приходил?
Даже гардеробщица тетя Наташа интересовалась взаимоотношениями Мелентьева с НИМ.
— Как дела, Алексей Федорович? — говорила она, замирая с плащом в руках, потом — с демисезонным пальто, а под конец, когда ОН исчез, с зимним. — Что ОН?
— Ничего, тетя Наташа, ничего! — оптимистично отвечал Мелентьев и, подбадривая, касался ладошкой плеча гардеробщицы. Та вздыхала и растроганно глядела вслед энергично удаляющемуся Мелентьеву, думая: «Какой простой, какой милый человек! И вот надо же — напасть такая! И чего ОН к нему пристал?»
Он — это комар. Обычный комар, невесть откуда взявшийся на девятом этаже мелентьевской квартиры. Впрочем, всех, кто так или иначе был посвящен в эту историю, удивляла не этажность, поскольку комар мог подняться сюда и сам по себе, наружным, так сказать, путем, и в лифте, и, например, на обшлаге рукава. Тут ничего поразительного не было. Известный же феномен заключался в том, что жил Мелентьев в самом центре города. Никаких прудов, никаких болот, речек или хотя бы колодцев поблизости не было. Откуда же в таком случае взялся ОН?
Это и на сегодняшний день тайна, хотя предположений, догадок и смелых гипотез была масса. Самую экстравагантную идею выдвинул Кусов из отдела Черешниковой. Он предположил, что комар зародился из ничего, как когда-то из ничего зародилась на земле жизнь.
Сослуживцы размышляли и щурились.
— Так, значит, — произносили они, — сразу, как потушишь свет…
— Не сразу, — доверительно говорил Мелентьев. — В том-то и дело, что не сразу.
Временной зазор между гашением света и появлением ЕГО колебался от минуты до получаса. В тот день, когда ОН впервые обнаружил свое присутствие, прошло, наверное, минут десять, не меньше, потому что Мелентьев уже начал засыпать, когда вдруг у самого его уха раздался оглушительный писк. Именно оглушительный и именно писк, хотя на первый взгляд кажется, что это понятия несовместимые. Но это кажется только тем, кто не испытал подобного на собственной шкуре.
Итак, у самого уха, а вернее, в ухе, раздался оглушительный писк. Мелентьев вздрогнул и сильно хлопнул себя по уху. Это было инстинктивным движением, память о котором, видимо, сохранилась в сугубо городском человеке Мелентьеве с древнейших времен, когда его далекие предки жили еще в лесах и спали в пещерах. Во всяком случае, сознательно он убивать никого не хотел. Это уже потом была разработана специальная стратегия по поимке комара с учетом различных биологических и психологических факторов. Например, он клал в качестве приманки на свою тахту жену, которая обычно спала в соседней комнате с детьми, а сам с мощным фонариком, специально приобретенным для этой цели, стоял наготове. О его терпении и мужестве при этом дает некоторое представление следующий факт.