— Не имею права разглашать военную тайну, — ответил унтер, пресекая сразу всякое любопытство.
— Я знаю. Я не о месте назначения спрашиваю, а о направлении?
Унтер взглянул на унылое небо. Если б светило солнце, он бы знал, где теперь север, а где юг, но при такой погоде небо одинаково серое, куда ни посмотри. Так что он просто махнул рукой в сторону, противоположную той, откуда доносился гул артиллерийской канонады. Это могло означать и юг, и запад, и даже юго-запад. Так, довольно неопределенный жест. Однако подручный несказанно обрадовался.
— Правда? Может, захватите меня с собой?
— Куда?
— В Палхазу.
Хорошо бы знать, где, черт возьми, находится эта Палхаза. Мольнар не имел об этом ни малейшего представления. Он даже ни разу в жизни не слышал такого названия.
— В Палхазу? — спросил он, делая вид, будто размышляет.
— Это там, куда вы указали.
— Я знаю. Ты оттуда?
— Да я хоть сейчас бы мог поехать домой, мастер меня отпустил. Я совсем не знаю, что там дома, беспокоюсь. Возьмите меня, пожалуйста, там у меня мать и младший братишка, а старший брат в солдатах служит. В доме ни одного мужчины.
— А отец?
— Нет у нас отца.
— Я бы подвез тебя, парень, но это запрещено уставом. На мотоцикле может ездить только тот, кто вписан в предписание. А проверки сейчас строгие. Пока сюда ехал, без конца проверяли.
— Я тут знаю одну дорогу, господин унтер-офицер. По ней мало кто ездит.
— Где она?
— Через Сумоньский лес. От нее до Палхазы рукой подать.
«Неплохо бы. Вообще-то мне пора составить хоть какой-то план. До Кишвеленце мне так и так уж не добраться, а в Адонь и подавно. Хорошо бы добыть штатское платье, где-нибудь поблизости переодеться и в нем уже тайком прошмыгнуть через линию фронта. Однако все это следует делать подальше отсюда, а то можно попасть в такое место, куда меньше всего собираешься…»
— Дорога туда хорошая?
— Первый класс.
— Мощеная?
— Гравий.
— Как же это по ней никто не ездит?
— Это не государственная дорога, она ведет в частное имение.
— Сейчас на это плюют.
— Так-то оно так, но ее нет ни на одной карте. Солдаты по ней не ходят, так как не знают, куда она ведет: боятся заблудиться.
— А ты-то откуда знаешь?
— Я тутошний.
— Ну ладно. Можно попробовать. Но если из-за тебя меня заберут, получишь как следует по заднице.
— Ясно, господин унтер-офицер.
— Как получу аккумулятор, сразу же еду. Ждать не стану ни минуты.
— Это мне тоже ясно.
Подручный этот был, видать, ловкий парень. Мольнар до армии тоже работал автомехаником и сейчас наблюдал за юношей. Парень хоть и болтал много, но руки его Действовали безошибочно.
— Готово, — сказал подручный через несколько минут.
— Fertig, Herr Oberleutnant, — перевел мастер эсэсовцу.
Механики вылезли из ямы. Дождь пошел сильнее. Все вокруг скрылось за серыми струями дождя. Покряхтывая, мастер начал растирать поясницу. Спину гнуть ему только в душе нравилось, а его поясница уже протестовала против работы. Он хотел было закурить, но потом передумал и положил сигарету за ухо. Мол, закурю, когда уберется солдатня, пусть сначала заплатят.
Офицер не стал затягивать дело и крикнул одному из солдат, сидевших на грузовике:
— Хорст!
Видимо, Хорст у них распоряжался кассой. Ему больше и говорить ничего не надо было, таксу он и сам знал. В кузове грузовика, в самом углу, лежала большая куча шерстяных одеял. Ворсистых, тонких, теплых одеял. Хорст схватил одно из них и ловко сбросил вниз, как дети сбрасывают со стула бумажные самолетики. Одеяло красиво спланировало и упало прямо в руки мастеру. Только хватай.
— Danke schön, — поблагодарил мастер.
И сразу успокоился, понимая, что сейчас одеяло ценнее денег. В военное время стоимость денег — все равно что сырая шкурка кролика, выставленная сушиться на солнце: все съеживается и съеживается.
Офицер забрался в амфибию, при этом чуть не выколов себе глаз стеком.
«Из резины бы надо сделать ему эту палочку, — подумал Мольнар, — ею сильно не ткнешь».
Любопытства ради пощупал одеяло. Шерсть отличная, мягкая. В углу одеяла, уродуя первозданную белизну, красовался какой-то знак. Ну конечно! Это же казенная печать: «Гарнизонный госпиталь венгерской королевской армии». «Вот почему они так легко бросаются одеялами. Они же ворованные!»
— Какое нахальство! — оказал он, обращаясь к мастеру.
— А что такое?
— Не видите разве? На них же венгерская печать.
— Это не страшно. На прошлой неделе один фельдфебель оставил тут какую-то жидкость. Любые чернила выводит в два счета.