Тишина угнетающе действовала не только на меня. Гуйди тоже нервничал. По-видимому, он все еще не верит, что мы счастливо отделались. Впрочем, может быть, нас еще поджидает какое-нибудь свинство: мина с часовым механизмом или бомба, а то и автоматная очередь, выпущенная из подвального окошка. Как-то не верится, что мы и впрямь уцелели.
Гуйди только что кончил бриться и вытирает лицо платком. Как он постарел за последние дни! Жилы на шее похожи на красные шнуры, лицо утомленное, морщинистое, глаза тусклые и усталые, а когда он причесывается, то волосы пучками остаются на гребешке.
— Мне хочется еще раз взглянуть на крепость. Пойдем? — предлагаю я ему.
Он отрицательно качает головой:
— Не хочу. С меня хватит. Я и так никогда не забуду того, что тут видел.
Я иду от Венских ворот. Со вчерашнего дня картина не изменилась. Повсюду рухнувшие стены, обломки мебели и искореженная домашняя утварь. Валяется оружие, рассыпанные патроны, стоят разбитые орудия, и чем дальше я иду, тем больше вижу трупов. На яйцах убитых застыло выражение ярости и страха.
Люшин разместил нас на улице Тарогато, в квартире доброй хозяйки, снабдил продовольствием, даже водкой, и позволил два дня отдохнуть.
На третий день он передал нам приказ: провести разведку местности, действуя небольшими группами, самое большее — взводом. Войсковой разведчик — как каска, которую высовывают на палке из окопа, чтобы узнать, с какой стороны по ней будут стрелять…
Возможно, мне уже никогда в жизни не придется пройти по улицам Буды столько, сколько я прополз или пробежал, обливаясь потом, с карабином в одной руке и гранатой в другой. В течение нескольких недель я исходил вдоль и поперек все улочки и переулки.
Я остановился на площади Папы Иннокентия. Какое здесь оживление! Повсюду «виллисы», трофейные машины самых разных марок, всевозможное оружие, военные всех рангов, пленные. Их все еще вылавливают и выводят отовсюду. Вон большая группа пленных венгров, все они в лохмотьях. Угрюмые и безразличные ко всему, они смотрят в пустоту. Я отхожу в сторону. Мне от души жаль их.
Иду по улице Ипой, смотрю на город, затянутый дымкой тумана. На противоположном берегу Дуная, в Пеште, нанесенные войной раны почти не видны. Рядом со мной молодой сержант, я узнаю его. Он из венгерского добровольческого полка из Буды.
— Здравствуй, — говорю я ему.
— Привет, — отвечает он мне.
— Хочешь закурить?
— Нет.
Очевидно, у него нет настроения разговаривать со мной. Собираюсь попрощаться и уйти, но сержант вдруг спрашивает меня:
— Ты женат?
Отвечаю утвердительно.
— Знаешь, моя жена была на одну четверть еврейкой… — говорит он.
— Была?
— Была… Никто не знает, сколько их фашисты загубили на набережной Дуная…
— Как загубили? Расстреляли?
Сержант молчит. На левой руке у него перчатка, на правой — обручальное кольцо. Кто знает, у кого оно теперь — второе обручальное, принадлежавшее его жене… Да и жива ли она сама?..
Я не раз слышал об этих расстрелах. Когда нас направили в Буду, Пешт был уже полностью освобожден. Но и в Буде многих расстреляли ни за что ни про что: понимая, что конец близок, фашисты с нечеловеческой жестокостью убивали всех подряд.
Без четверти одиннадцать нас посадили в грузовик. «Хозяин» пожал нам руки, разрешил недельку отдохнуть, на что Люшин только криво улыбнулся. Каждому дали по буханке хлеба, по банке свиной тушенки и бутылке водки. Мы с Гуйди вдвоем залезли в кабину к шоферу. Гуйди ввалившимися от бессонницы глазами смотрел на развалины домов по обе стороны дороги.
— Это как раз тот случай, когда одновременно и плачешь, и радуешься, — говорит он мне.
В полдень являюсь на доклад к своему непосредственному начальнику майору Бойцову. Он мне искренне рад, не дает раскупорить бутылку с водкой, а угощает меня сам, детально расспрашивает обо всем, но о том, чтобы дать неделю отдыха, и слышать не желает.
— Но нам «хозяин» сказал… — начал было я.
— Я сам ему доложу! Ты пойми, из освобожденной Буды во все стороны разбегаются переодетые эсэсовцы, гестаповцы и прочая шваль. А людей у нас сейчас не хватает! Наступление продолжается. Только на вас, венгров, я и могу здесь рассчитывать. Поспи, а утром я тебя жду.
Шестнадцатого февраля наш отряд, состоящий из девяносто шести человек, берет под контроль все дороги между Терекбалинтом и Дунаем. День проходит довольно спокойно. Но в сумерках мы видим двух человек в гражданской одежде, которые крадутся между фруктовыми деревьями, перебегая от дома к дому. Один из них держит правую руку в кармане. Засаду они замечают слишком поздно.