<p>
Он и она, прижавшись друг к другу, согреваясь от холода, смотрели на то, как, кружась в вальсе, падали маленькие снежинки: на землю, на деревья и на них самих, покрывая коричнево-чёрные просторы в белый.
— Вот и снова зима пришла, — проговорил с грустью женский голос, вспоминая летнюю пору, когда солнце было высоко в небе, а на лугах и полях росло много-много разных цветков, чей аромат притягивал и заставлял её сесть на землю, наслаждаясь им, закрыв глаза, — моя последняя зима…
Встрепенувшись от её слов, он прижался плотнее к ней, надеясь, что этого тепла хватит ей ещё немного продержаться, понимая, но всячески отгоняя мысль о том, что это бесполезно и только время оттягивает стрелку назад, не смея шагнуть на конечную цифру.
Стараясь не думать о грустном, о неизбежном, он просто хотел ещё немного, но провести эти подаренные мгновения с той, кого обещал во что бы то ни стало, какая бы не была ситуация, не бросать. Ту, которую любил так искреннее и нежно, и не смог бы променять на другую женщину. Она одна для него и звезда, и яркий свет, спасающий от непроглядной тьмы. Ради неё он готов на всё, — и, если враг по размеру в несколько раз превосходит его самого, он не дрогнет, а будет биться до конца; и падёт бездыханно ниц, а когти яростно будут впиваться в его уже не дышащую грудь, ему будет всё равно, ведь он спас кое-что дорогое его крохотному сердцу, а за это и нестрашно умереть, зная, что она уже очень далеко, в безопасности, даже без него.
— Бесполезно, мне уже ничем не помочь, поэтому уходи, не хватало и тебе по глупости замёрзнуть.
Покачав головой, он произнёс:
— Я не боюсь холода, не боюсь ночи, мне не страшно разорение дома, как потеря тебя. В чём же тогда мой смысл, если его больше не будет? Я не уйду и не оставлю тебя одну.
— Глупый, глупый, — усмехнувшись проговорила она. Начинало клонить в сон, силы покидали постепенно её, голос уже не был так мощен, как прежде, и стал утихать. — А я вот боюсь смерти, хоть мама и умерла на моих глазах, но она твердила, что нечего бояться, что всё хорошо, силясь улыбнуться. Это получалось у неё отвратительно. Папа, вернувшись, увидев происшествие, взяв меня и братьев, перенёс в новый дом, более безопасный. А когда пришло время покидать родимое гнездо, его не было с нами, он нашёл новое пристанище, завёл и новую семью, а о нас и не вспоминал.
— Я помню, ты рассказывала об этом и боялась, что такое же повторится и с тобой, но сейчас всё иначе. Время другое, да и люди изменились.
— Да, тогда я хотела, чтобы ты знал всё обо мне, но сейчас единственным моим желанием — чтобы ты спасся, начав новую жизнь, не вспоминая обо мне.
— Я никогда этого не сделаю, — твёрдо проговорил он, ткнув её в голову, подарив поцелуй.
— Я понимаю: твоя верность и симпатия — заслуживают и похвалы, и оваций, но сейчас, неужели ты откажешь в последней просьбе мне?.. Прошу тебя, если я что-то и значила для тебя, то выполни мою просьбу, оставь меня одну на этом «холодном покрывале», — голос её совсем упал, она говорила это уже с полузакрытыми глазами. Ей так хотелось спать, но она не могла этого сделать, пока он был рядом.
Тяжело вздохнув, обдумывая её слова, он, качнув примирительно головой, с крайним нежеланием встав и ничего не произнеся, не оглядываясь, ушёл, зная, что сердце не выдержит, а стопы понесут его к ней.