Уже когда он открывал дверь собственным ключом, он понял, что вернулся зря. Из спальни доносились женские стоны и такое знакомое рычание. Но истерить он не собирался. Пройдя на кухню, он достал с полки так ненавидимый Броком растворимый кофе. Тот всегда варил сам на них двоих. Там же на полке была пачка сигарет — не распакованная, что-то вроде аварийного запаса. Зажигалка нашлась в ящике стола, и Джек затянулся, давясь горьким дымом, и им же забивая горечь осознания потери. Он-то приложит усилия, а вот Броку было и так заебись. Едва слышно щёлкнув, чайник возвестил о готовности воды. Сыпанув от души растворимой дряни в свою кружку, Джек плеснул туда кипятка. Открыв окно, он уселся на подоконник и вытряхнул вторую сигарету.
Он никогда не рассчитывал на счастливую семейную старость. До того, как случилось всё это, он вообще не рассчитывал, что доживёт до старости. Это было не про таких, как они. Подавая те прошения, он не рассчитывал, что протянет дольше пары недель — он не железный, как и его сердце, здоровое до той поры.
С того дня они продержались почти три месяца, с каждым днём теряя друг друга. Теперь он это понял. Комиссии признали Брока вменяемым, и Джек, закуривая третью, с кристальной ясностью осознал, что должен сделать.
На словах было просто. На деле же…
Насколько просто оторвать часть себя, часть своей жизни? Но это придётся сделать: он уже видел. Просто чтобы сохранить, быть может, хотя бы дружбу он, по идее, мог пожертвовать чувствами. Лишь бы не видеть разъедающей нутро любовника ярости.
Он почти медитировал, рассматривая круг на подоконнике — кольцо из кофе, оставшееся от донца кружки, когда на кухню выполз Брок, а в душе зашумела вода. И, судя по донесшимся оттуда звукам, у Рамлоу было две подружки сразу.
— Какого хуя ты куришь на моей кухне?
Джек приподнял бровь, придавливая окурок в пепельнице.
— На нашей кухне.
Он больше не пытался давить, уже прикинув, что из вещей нужно забрать. Их было не много: всё влезет в большой армейский баул.
Совсем недавно, каких-то пару месяцев назад, Брок сидел на столешнице и, широко раздвинув колени, целовал стоящего перед ним Джека, а рядом подгорал омлет на большой сковороде.
Он не стал блокировать удар. Упавшая на пол кружка разлетелась брызгами в разные стороны. Часть осколков попала под ладони, но Джек поднялся с пола, не сказав ни слова, не показав боли. Так же молча он прошёл в спальню. Достав из недр шкафа свой баул, он кинул на постель его и стал методично выкладывать с полок свои вещи. Вернувшиеся освежившиеся дамы окинули его заинтересованными взглядами, похлопали глазками и проводили его фразой «Это он, что ли…?»
Дослушивать Джек не стал, как не стал брать ключи от машины. Он больше любил мотоциклы или кабриолеты, чтобы чувствовать ветер. Легкобронированный танк на колёсах был любимцем Рамлоу.
Подумав, Джек вытащил из кармана связку ключей от квартиры с жетоном Брока и положил их на тумбочку у входа. На втором комплекте ключей был его собственный жетон. Своеобразный обручальный обряд — давний жест, задолго до этой маленькой трагедии.
Закинув лямку на плечо, он повернул ручку, открывая дверь.
— Надеюсь больше тебя не увидеть. Проваливай уже.
Он не собирался оборачиваться. Поправив на дрогнувшем плече сумку, он услышал до боли знакомый звук и не поверил.
Ему и раньше приходилось слышать, как за спиной лязгает затвор. Правда, в тех случаях командир обещал его прикрыть, посылая самого Джека под пули, и делал обещанное, порой подставляясь сам, но в тишине квартиры этот звук был предвестником беды.
Уже переступив порог, он оглянулся. В лоб упёрлось пистолетное дуло.
— Ещё раз тебя здесь увижу — пристрелю. Вали отсюда, мразь. Таких, как ты, убивать надо как бешеных собак.
И столько праведной ярости было в лице бывшего командира, бывшего любовника, что Джек не смог даже подхватить сползшую с разом ослабевшего плеча сумку. И понял, что даже друзьями остаться не суждено. В груди стало больно и горячо, перед глазами стало мутно, но причину он понял лишь тогда, когда лицо Брока перекосилось от отвращения.
— Ещё и плачешь, как баба. Как же ты мерзок. Убирайся к чёрту.
Дульный срез ткнулся в лицо снова, больно впечатываясь в кожу, но Джек, моргнув, всё же поднял взгляд. Выпустив из ладони пойманные в последний момент ручки сумки, он постарался сделать так, чтобы голос не дрожал. Только нормально сказать не мог – почти прошептал. Горло будто ремённой петлёй перетянули, и затягивали, затягивали…
— Стреляй, Брок.
Он видел и побелевший от напряжения палец на спусковом крючке, и трясущуюся от ярости руку, и горящие ненавистью глаза, и внезапно осознал, что просто не сможет уйти. Бросить. И даже в таком Броке он не сомневался. Он вообще никогда не сомневался в своём командире.
Ему показалось, что он услышал характерный звук, когда бывший любовник выбрал до конца холостой ход спуска, и последний тонкий скрип ударно-спускового механизма. Разумеется, даже услышь он это, осознать бы уже не успел. Просто он знал, как звучит оружие. Как звучит неосознанное предательство.
Говоря свои последние слова, он отпускал Броку все его невольные грехи и прощался с ним, надеясь, что тот не вспомнит и не оплачет, оставшись, скорее всего, в счастливом неведении.
***
— Он был признан вменяемым.
— Мы оба знаем, что это не совсем так, Стив.
— Ты предлагаешь отправить его в сумасшедший дом?
— Я не думаю, что его удержат тюремные стены.
— Есть тюрьма, откуда он не сможет сбежать.
— Рафт? Стив, он столько сделал ради меня. Ради нас.
— Бак, это лучший вариант.
— А что будет с ним, когда он выйдет на свободу?