Уолдо переменил позу и погладил птичку кончиком пальца. Та прихорошилась.
— Ни одна птица, вылупившаяся на Земле, не способна научиться летать таким манером, — объявил Уолдо. — Я знаю. У меня их полдюжины передохло, прежде чем я убедился, что они совершенно не способны перестроиться. Слишком велики зрительные бугры в мозгу.
— И что с ними происходило?
— У человека это назвали бы острым тревожным психозом. Они пытались летать, и собственное замечательное искусство вело их здесь к полной катастрофе. Естественно, все, что они делали, здесь не годилось, а понять это они были не в силах. В конце концов птицы прекращали попытки летать и вскоре после этого умирали. От разбитого сердца, как сказал бы поэт, — улыбнулся одними губами Уолдо. — Но Ариэль — гений среди птиц. Он вылупился из яйца уже здесь и безо всякой посторонней помощи изобрел совершенно новые способы полета.
Вытянув палец, Уолдо предложил пташке новый насестик, который та приняла.
— Ариэль, погостил и будет. Ступай домой.
В ответ кенар завел «арию с колокольчиками» из «Лакме».
Уолдо ласково встряхнул птичку:
— Нет, Ариэль. Тебе пора спать.
Кенар подобрал лапки, на секунду-другую завис над пальцем, сделал несколько сильных взмахов крыльями, чтобы выйти на курс и набрать скорость, и пулей устремился туда, откуда прилетел, сложив крылышки и поджав лапки.
— Джимми не просто так прилетел. Ему надо кое о чем поговорить с тобой, — вступил в разговор Граймс.
— Доставьте удовольствие, — неохотно ответил Уолдо. — Но может быть, сперва пообедаем? Аппетит не нагуляли, сэр?
Возможно, Уолдо сытого легче будет уговорить, чем Уолдо голодного, подумал Стивенс. Вдобавок его собственный средний отсек информировал, что неплохо бы одолеть килокалорию, а то и две.
— Еще как нагулял.
— Отлично.
Обед так обед.
Стивенс так и не сумел прийти к окончательному выводу, то ли сам Уолдо приготовил пищу с помощью своих бесчисленных тезок, то ли эту важную работу исполнила прислуга, избегавшая попадаться на глаза. При теперешних способах приготовления пищи Уолдо и сам мог бы справиться с этим делом; он, Стивенс, управлялся без труда, так же как и Гэс. Он просто взял себе на заметку при первой же возможности спросить у дока Граймса, держит ли Уолдо в доме прислугу, и если держит, то какую именно. Да потом оно как-то позабылось.
Обед прибыл в небольшом пищевом контейнере, воздвигшемся между ними на конце длинной раздвижной пневмоштанги. Пневмоштанга тихо вздохнула и замерла. На сами блюда Стивенс почти не обратил внимания — и так было понятно, что они сытны и вкусны, — все его внимание было приковано к утвари и способам сервировки. Уолдо пристроил свой бифштекс прямо перед собой в воздухе, отделял от него дольки кривыми хирургическими кусачками и отправлял в рот с помощью изящных щипчиков. Жевал он с большим трудом.
— Давно уже нельзя достать хорошие бифштексы, — заметил он. — До чего жесткое мясо! Бог свидетель, я на плату не скуплюсь. Но и на жалобы потом — тоже.
Стивенс не ответил. Бифштекс, доставшийся ему, был, по его мнению, уж слишком мягок, просто таял на зубах. Управлялся он с ним с помощью ножа и вилки — правда, нож был излишен. Было очевидно, что Уолдо не ожидает от гостей перенятия своих бесспорно лучших приемов и столовых принадлежностей. Стивенс ел с тарелки, зажатой между коленями, для чего по примеру Граймса пришлось прямо в воздухе сесть на корточки. Сама тарелка с рабочей стороны была продуманно снабжена маленькими шипами.
Напитки были сервированы в крохотных упругих пузырях, снабженных наконечниками. Ну как в рожках с сосками для младенцев.
Наконец пищевой контейнер со скорбным вздохом унес посуду и столовые приборы.
— Курите, сэр?
— Благодарю.
Тут-то и увидел Стивенс, как устроены пепельницы для невесомости. Они представляли собой патрубки с колоколообразными приемниками на конце. Достаточно было небольшого подсоса, чтобы пепел, стряхиваемый о край колокола, исчезал в мгновение ока безо всяких затрат внимания.
— А теперь к делу, — снова вступил в разговор Граймс. — Видишь ли, Джимми работает одним из главных инженеров в «Норт-Америкэн пауэр-эйр».