Совершенно очевидно, что доктор Рэмбо тоже обнаружил это; его, Уолдо, информировали: с первого же момента неприятностей с декальбами у доктора начали проявляться все более нарастающие признаки нервного перевозбуждения.
Потеря доктора Рэмбо заслуживала сожаления. Рэмбо безумный произвел на Уолдо гораздо большее впечатление, чем когда-либо смог бы произвести Рэмбо трезвомыслящий. Было ясно, что у этого человека какие-то способности были; он чего-то добился — причем большего, чем сам Уолдо, это надо было признать, — хотя это и свело Рэмбо с ума.
Уолдо не боялся, что опыт Рэмбо, каким бы он ни был, может поколебать и его собственный рассудок. Возможно, такая уверенность в своих силах была полностью оправданна. Для защиты от недружелюбного мира вполне хватало собственных параноидальных склонностей Уолдо. С его точки зрения, это была здоровая, необходимая адаптация организма к невыносимым условиям, не большая патология, чем, скажем, мозоль или благоприобретенный иммунитет.
В противном случае он, возможно, не смог бы воспринимать тревожные факты более хладнокровно, чем девяносто девять процентов его современников. Он был рожден для бед, столкнулся с ними и раз за разом преодолевал. Да самый дом, в котором он пребывал, свидетельствовал о спокойствии и бесстрашии, с которыми он отражал натиск мира, не будучи в состоянии к нему примениться.
Сами собой напрашивающиеся направления исследований причудливо извивающихся металлических стержней на какое-то время оказались исчерпаны. Рэмбо недоступен, у Рэмбо не спросишь. Что ж, остается еще один человек, которому известно больше, чем Уолдо. Этого человека и надо разыскать. И Уолдо еще раз позвонил Стивенсу.
— От доктора Рэмбо так и ни звука?
— Ни слуху ни духу. Прихожу к мысли, что бедняги нет в живых.
— Возможно. А этого знахаря, приятеля вашего зама, кажется, зовут Шнайдер?
— Грэмпс Шнайдер.
— Да-да. Не будете ли вы так любезны устроить мне разговор с ним?
— По телефону или вам желательна личная встреча?
— Предпочел бы, чтобы он прибыл ко мне, но понимаю, что он стар и немощен. Вряд ли ему легко дастся перелет. А если он еще к тому же окажется подвержен космической болезни, толку мне от него не будет.
— Посмотрим, что можно сделать.
— Очень хорошо. Ускорьте, пожалуйста, это дело. И еще. Доктор Стивенс!
— Слушаю.
— Если все же придется ограничиться разговором по телефону, устройте так, чтобы к нему в дом был доставлен комплект стереопередатчика. Мне желательно в наибольшей мере обеспечить непринужденную обстановку.
— О'кей.
— Представляешь? — обратился Стивенс к Маклеоду, закончив разговор с Уолдо. — «Великий Я» проявляет заботу о ком-то из окружающих.
— Наверное, толстячок заболел, — решил Маклеод.
— Похоже на то. А вкалывать придется не столько мне, сколько тебе. Поедешь со мной. Мы едем в Пенсильванию.
— А на ком останется централь?
— Скажи Каррузерсу, пусть побудет за начальство. Если что-нибудь накроется, мы все равно ничем не поможем.
В тот же день попозже Стивенс опять вышел на связь.
— Мистер Джонс?
— Да, доктор.
— Ничего не выйдет.
— Имеете в виду, Шнайдер не сможет прилететь во «Фригольд»?
— Во-первых, это, а во-вторых, то, что вам не удастся потолковать с ним по видеофону.
— Полагаю, вы имеете в виду, что он мертв.
— Избави бог. Я имею в виду, что он ни при каких обстоятельствах и ни с кем не хочет говорить по видеофону. Говорит, очень жаль, что причиняет вам неудобство, но он против всех этих штучек: фотоаппаратов, кинокамер, телевидения и так далее. Опасные вещи, говорит. И боюсь, закоснел в своих предрассудках.
— В качестве посла вы оставляете желать лучшего, доктор Стивенс.
Стивенс сосчитал про себя до десяти и потом ответил:
— Уверяю вас, я сделал все, что в моих силах, чтобы исполнить ваше желание. Если я не подхожу вам как сотрудник, будьте добры, обратитесь к мистеру Глисону.
И прервал связь.
— Как вы насчет того, чтобы дать ему в зубы? — мечтательно произнес Маклеод.
— Мак, ты читаешь мысли.