В каком-то смысле такую помощь оказал ему Шнайдер, в одиночку он безнадежно застрял бы в самом начале пути.
Но даже с подсказками Шнайдера проблема исследования Иномира мало чем отличалась от проблемы слепого астронома. Он не мог видеть Иномир, он мог только прикоснуться к нему, применяя «процедуру по Шнайдеру». Будь оно проклято! И как на такой основе конструировать приборы для его изучения?
Видимо, в конце концов придется еще раз побывать у Шнайдера в поисках наставлений, но поездка на Землю вызывала у него такое отвращение, что Уолдо отбросил саму мысль о ней. Опять же Грэмпс Шнайдер вряд ли сможет научить его чему-то еще — они говорят на разных языках.
Инопространство существует и оказывается достижимо при определенной направленности разума: либо сознательной, чему учил Шнайдер, либо подсознательной, жертвами которой оказались Маклеод и ему подобные, — это все, что дано знать.
То, что мысль, и только мысль сама по себе способна воздействовать на физические явления, противоречило всей материалистической философии, в которой он вырос. В этом представлении было что-то крайне неприятное. Похоже, убежденность в незыблемости физических законов и миропорядка — предрассудок и он, Уолдо, находится у такового в плену. Люди, предопределившие его мировоззрение, натурфилософы, создавшие мир науки и сопутствующих технологий: Галилей, Ньютон, Эдисон, Эйнштейн, Штейнмец, Джинс и мириады их коллег рассматривали физическую Вселенную как механизм, действующий по жестким правилам. Любые явные отклонения от этих правил рассматривались либо как ошибки в наблюдениях, либо как неудовлетворительность построенных гипотез, либо как следствие недостаточности имеющихся сведений.
Даже краткое воцарение принципа неопределенности Гейзенберга не изменило фундаментального ориентирования на упорядоченный космос; сама эта неопределенность рассматривалась как нечто определенное! Ее можно было выразить, описать с помощью формулы, на ней оказалось возможно построить строгую статистическую механику. А в 1958 году, когда Горовитц переформулировал волновую механику, эту концепцию удалось отбросить[11]. Порядок и причинность были восстановлены в правах.
И вдруг такое дело, будь оно неладно! Ведь с тем же успехом теперь можно молиться о ниспослании дождя, загадывать желания в полнолуние, ходить к целителям верой и в конце концов капитулировать перед сладостным «мир-у-меня-в-голове» епископа Беркли: «Не бытует сей клен в отсутствие взглядов зевак».
Уолдо не был так всецело предан Абсолютному Порядку, как Рэмбо; ему не угрожало умственное расстройство по случаю краха основополагающих принципов; и тем не менее, так-его-распротак, удобно, когда все работает, как ты ожидаешь. Из порядка и закона природы выводится предсказуемость, без предсказуемости жить невозможно. Часы должны идти равномерно; вода должна кипеть при нагревании; пища должна насыщать, а не отравлять организм; приемники де-Кальба должны работать, причем так, как полагал их конструктор; хаос невыносим, и жить в нем никак нельзя.
Предположим, однако, что хаос — всему голова и что порядок, который, как нам представляется, мы обнаружили в окружающем нас мире, всего лишь плод воображения, к чему это нас приведет? В этом случае, решил Уолдо, вовсе не исключено, что десятифунтовая гиря действительно падала в десять раз быстрее фунтовой до того самого дня, когда дерзновенный Галилей выдумал и объявил, что это не так. Не исключено, что вся с великим тщанием продуманная теоретическая механика развилась из представлений нескольких твердолобых личностей, навязавших миру свои воззрения. Возможно, сами звезды твердо придерживаются своих курсов благодаря твердой вере астрономов. Так и создали из Хаоса упорядоченный космос — посредством Разума!
Мир был плоским до тех пор, пока географы не решили иначе. Мир был плоским, и Солнце, величиной с лохань, восходило на востоке и заходило на западе. Звезды были крохотными огоньками, усыпавшими прозрачный купол, едва-едва возвышавшийся над самыми высокими горами. Грозы были гневом богов и не имели отношения к движениям воздушных масс. Тогда в мире господствовал созданный Разумом анимизм.
Ближе к нашим временам это изменилось. Миром стала править распространившаяся договоренность относительно материалистической и неизменной причинности; на ней целиком воздвиглась технология цивилизации, обслуживаемой машинами. Эти машины и впрямь работали так, как было задумано конструкторами, потому что все верили, что так должно быть.
11
Повесть была написана в 1942 году. Первоначально Хайнлайн отнес ниспровержение принципа неопределенности Гейзенберга к 1950 году. При переиздании повести в сборнике «Waldo and Magic, Inc» в 1950 году он сдвинул дату еще на восемь лет вперед. Но принцип неопределенности по прежнему остается одним из краеугольных камней квантовой механики. —