— Знаю, что не хотите, и вам это удается. Я сказал бы, вы теперешний мне нравитесь. Имею в виду, после того, как стали сильным.
— Вы не шутите?
— Не шучу. Но больше не практикуйте на мне такие удары.
— Не буду. Я просто вас не понял. Знаете ли, доктор Стивенс, это…
— Зовите меня просто Джим.
— Джим. Ужасно трудная штука — понять, чего от тебя в действительности ждут. В этом нет почти никакой системы. Возьмите отрыжку. Я не знал, что рыгать в присутствии других не положено. По-моему, отрыжка — естественное дело. А дядя Гэс говорит, что нет.
Стивенс попытался растолковать Уолдо насчет отрыжки — без особого успеха, поскольку выяснилось, что Уолдо почти начисто лишен даже теоретических представлений о правилах поведения в обществе. У него не было даже книжного представления о сложности нравов, поскольку он почти не читал художественной литературы. Он еще в раннем детстве перестал ее читать, потому что не хватало личного опыта, который необходим, чтобы оценить по заслугам изящную словесность.
Он был богат, он был могуч, он был гений в области механики, но он все еще оставался на уровне детского сада.
Уолдо хотел это исправить:
— Джим, вы мне очень помогли. Вы объясняете такие вещи лучше, чем дядя Гэс. Давайте я найму вас в учителя.
Стивенс подавил легкий укол самолюбия:
— Прости. У меня есть работа, которая не дает мне скучать.
— Ну, это-то без проблем. Я заплачу вам больше, чем там. Скажите сами, сколько вы хотите. И по рукам.
Стивенс тяжело вздохнул:
— Вы не поняли. Я инженер и в личные помощники к вам не пойду. Вы не можете меня нанять. Я помогу всем, чем смогу, но денег с вас за это не возьму.
— А что плохого в том, чтобы брать за это деньги?
«Он же неверно ставит вопрос, — подумал Стивенс. — В такой постановке на него невозможно ответить».
Он пустился в долгие и путаные рассуждения по поводу профессиональной и деловой этики. И не слишком преуспел: Уолдо вскоре перестал понимать, о чем речь.
— Боюсь, что до меня не доходит. Но я вот о чем: вы не могли бы научить меня, как вести себя с девушками? Дядя Гэс говорит, что ему просто страшно вывести меня на какую-нибудь вечеринку.
— Ну-у-у, я попробую. Обязательно. Уолдо, но я заскочил повидаться с вами по вопросам, которые возникли у нас на централи. Касательно теории двух пространств, о которой вы мне рассказывали…
— Это не теория, это факт.
— Пускай так. Но я хочу знать вот что: когда вы рассчитываете вернуться во «Фригольд» и возобновить исследования? Нам нужна кое-какая помощь.
— Вернуться во «Фригольд»? Понятия не имею. Я не собираюсь возобновлять исследования.
— Как, вообще не собираетесь? Но, бога ради, вы даже наполовину не закончили исследований, которые наметили в разговоре со мной.
— Ребята, вы и сами можете справиться. Разумеется, я всегда помогу, проконсультирую.
— Что ж, может быть, нам удастся привлечь Грэмпса Шнайдера… — с сомнением в голосе произнес Стивенс.
— Не советую, — ответил Уолдо. — Позвольте, я вам покажу письмо, которое он мне прислал.
Вышел ненадолго и вернулся с письмом:
— Читайте.
Стивенс пробежал взглядом текст.
«…Ваше великодушное предложение об участии в проекте «Новая энергия» я ценю, но, правду сказать, у меня нет интереса к подобным вещам и такую ответственность я почел бы для себя бременем. Новость о вашем выздоровлении меня крайне обрадовала, но не удивила. Мощь Иномира принадлежит тому, кто на нее притязает…» И дальше о том же. Писано было отменным старинным каллиграфическим почерком чуть дрожащей рукой; в тексте не было и следа простонародных выражений, которые Шнайдер употреблял в разговоре.
— Н-да-а-а. Кажется, я понял, что вы имеете в виду.
— Полагаю, он считает нашу возню со всякими гаджетами неким ребячеством, — задумчиво сказал Уолдо.
— Видимо, да. Но скажите, а вы-то чем собираетесь заняться?
— Я-то? Да точно еще не знаю. Одно могу сказать: повеселиться хочу. Причем повеселиться всласть. И пока только присматриваюсь, насколько это веселое дело — быть таким же человеком, как все.
Костюмер надел ему правый штиблет.
— А насчет того, как я увлекся танцами, это долгая история, — продолжал он.
— Хотелось бы поподробней.
— Из клиники звонят, — раздался в уборной чей-то голос.
— Скажите, что скоро буду. А что, если бы вы заглянули ко мне, скажем, завтра во второй половине дня? Найдется время? — обратился он к журналистке.
— Лады.
Сквозь стеснившихся вокруг репортеров и фотографов плечом прокладывал себе дорогу какой-то человек. Уолдо поймал его взгляд.