— Да, заметила.
— Иди же и угости его еще стаканчиком портвейна, да и сама угостись.
— Перед ужином даже не осмелюсь, а то будет клонить в сон весь остаток дня. Что касается этого письма...
Но вопрос Демельзы прервало появление Гимлетта, ведущего Брюнетку. Росс поцеловал жену в щеку, сел в седло и поехал вверх по долине. Демельзе показалось, что облака висят настолько низко, что окутали его еще до того, как окончательно поглотили.
Когда Демельза вернулась в гостиную, Фрэнсис уже вышел из-за стола и сидел у камина, что она разожгла час назад.
— Не вставай, — сказала она. — Росс велел прикончить портвейн, но я не могу в этом участвовать — не так рано, иначе больше ничего сегодня не сделаю.
Демельза поставила графин и бокал на стол рядом с Фрэнсисом и заняла кресло напротив, протянув ярко-алые тапочки к теплу.
— Через минутку мне нужно пойти посмотреть, все ли хорошо у Джереми. С миссис Гимлетт он не так хорошо кушает, как со мной. Фрэнсис, вам повезло нынче утром?
— Мне кажется, что мы выбрали самый бесплодный участок земли в графстве!
— А на нижних уровнях?
— Рискованная попытка без добротного обоснования. Может быть, все и получится, потому что обоснования провалились... Странно, что Россу пришлось снова ехать в Труро. Не имеет ли это какого-то отношения к Уорлегганам?
Демельза с удивлением посмотрела на него.
— Не знаю. Но я предположила то же самое. Как замаячит проблема, всегда ищи торчащие уши Уорлегганов.
— Или Фрэнсиса, — добавил гость, — были времена, когда за всем этим стоял я вместе с Джорджем
— Я так не думаю, — быстро ответила Демельза, — эти времена давно миновали.
— Эти времена давно миновали, но я о них не забыл. По крайней мере, одно не забыл точно.
— Пожалуй, посмотрю-ка я, как там Джереми.
— Подожди, — Фрэнсис колебался, поглаживая ручку кресла. — Подожди, я давно хотел тебе рассказать. Это должно когда-нибудь случиться... Еще давным-давно.
— Лучше и не начинай, Фрэнсис.
— Пару лет назад, в августе 1789-го, когда медеплавильная компания боролась за своё существование, однажды вечером ко мне пришел Джордж. Это было в ночь бегства Верити. Я обвинял в ее замужестве вас — как и во всём. Во внезапном порыве гнева я рассказал об акционерах компании Джорджу, это позволило ему на них надавить, чтобы перестали поддерживать компанию. Это единственное, чего я не могу ни забыть, ни простить себе.
— Почему ты так настаивал, чтобы рассказать мне об этом сейчас? — Демельза встала.
— Потому что уже достаточно долго я ношу это в себе. Я не могу и дальше принимать вашу дружбу, сидя как бездомная собака у вашего камина, окончательно это между нами не прояснив. Чем крепче наша дружба, тем менее возможно оставить всё как есть. Я подозреваю, что Росс уже знает худшее, но не позволит мне высказаться, воспрепятствует этому, и в последний момент я трушу и оставляю всё как есть. Так всё и остается.
Где-то в глубине дома залаял Гаррик, его заперли, и ему это не нравилось.
Демельза молчала. Фрэнсис встал, накрыл её ладонь своей, а через минуту отошел к окну.
— Как ты мог с нами так поступить? Неужели не мог уязвить Росса как-то по-другому?
— Когда приступ гнева прошел, было уже слишком поздно. Но я не оправдываюсь за это. Ты тоже знала?
— Да, отчасти. Но... но услышать это прямым текстом...
— Нельзя восстановить дружбу, игнорируя то, что ее разрушило. Я должен был тебе сказать. А теперь я пойду.
Фрэнсис выглядел совершенно разбитым.
— Нет, подожди. Росс прав, не так ли?
— Только не в этом.
— Именно в этом. Поскольку, если мы расстанемся сейчас, то еще сильнее углубим обиды. И медеплавильная компания никогда бы не достигла процветания, Фрэнсис, мы это знаем. Даже Уорлегганам, когда они ей завладели, не удалось сделать её прибыльной. Сэр Джон Тревонанс продает оборудование.
— Ты станешь оправдывать убийство, потому что жертва все равно когда-нибудь умрет?
— Оправдывать не стану. Но и клеймить за это не буду. А Элизабет знает?
— Знает ли она, что я наделал? Нет. Её это вообще не касается. Разве что она не понимает причину моего резкого неприятия Джорджа Уорлеггана.
— Ты так и не покончил с портвейном, — произнесла Демельза после долгого молчания.
— Правда? Я лишь прикончил нашу дружбу, которую высоко ценю, хоть ты в этом можешь и сомневаться.
— Я в этом не сомневаюсь, Фрэнсис, но сомневаюсь, что ты её прикончил. Один дурной поступок не может перевесить множество добрых. Нужно учитывать общий счет.
— В ту ночь я это не учел.
— То есть сразу после случившегося ты пожалел об этом и хочешь, чтобы и я совершила ту же ошибку?
— Да.
— Что ж, тогда я не стану.
— Даже ради меня? — спросил Фрэнсис.
— Даже ради тебя.
— Я не удивлён, что Росс тебя любит. Я и сам бы полюбил.
Демельза быстро и понимающе взглянула на него, затем наклонилась и подложила еще одно полено в огонь.
— Думаешь, он по-прежнему меня любит?
— Росс? Конечно. Почему ты спрашиваешь?
— Мне кажется, что Элизабет он любит больше.
Когда она встала, никто не проронил ни слова.
— Что ж, если сегодня день признаний, — наконец проговорил Фрэнсис, — то могу я кое-что сказать о тебе самой, Демельза?
— Конечно.
— У тебя всего один недостаток — ты слишком мало себя ценишь.
— О, я постоянно о себе думаю, Фрэнсис. Ты бы удивился.
— Я не удивился бы ни единой твоей мысли или поступку, кроме этого. Ты пришла сюда дочерью шахтера, вошла в эту старинную и неприкаянную семью и всем сердцем приняла ее принципы. Ты ошибаешься по поводу собственной значимости, своей энергии, даже по поводу своей значимости для Росса. У любого рода есть два качества, Демельза — семейные узы и новая кровь. Росс поступил мудро, выбрав тебя. Если он настолько разумен, как я думаю, то осознает это. А если ты столь же разумна, какой кажешься, то заставишь его так думать.
— Ты очень добр, — Демельза тепло взглянула на него.
— Добр. Вот видишь. В этом ты вся.
— А разве это не так? Я думаю, что да. Но, Фрэнсис, все не так просто, как кажется. Я сравниваю себя с твоей женой, такой прекрасной, имеющей также превосходное происхождение. И не только. Она — первая любовь Росса. Как можно тягаться с совершенством?
— Не верю, что Росс может быть настолько глуп. Я думал, он перестал... Полагаю, дело просто в еще большем уважении к тебе, твоей независимости. Может, с моей стороны это звучит как предательство Росса, но это правда. Смотри на его чувства к Элизабет как на нечто призрачное, раствори его своим теплом, теплом твоей крови и здравым смыслом. Как она может выстоять против этого?
— Кровь у Элизабет тоже горяча.
Фрэнсис снова пару минут помолчал.
— Мне не хотелось бы говорить об Элизабет плохо, но если ей чего-то не хватает, так это совершенства. Как и любому другому. Даже совсем мало тебя зная и заметив, какое впечатление ты производишь на мужчин, я бы решил, что ты вполне способна удержать Росса, если пожелаешь.
Демельза взглянула на него с улыбкой.
— Не стану говорить, как ты добр, но поблагодарю.
— Я не могу утверждать за других, но все же вполне уверен. Так что избавься от чувства, что тебе сделали одолжение, приняв в нашу семью.
Демельза стояла не шевелясь, задумчивая и юная, скорчив кислую гримаску.
— Я подумаю над этим, Фрэнсис. Наверное, это даст мне пищу для размышлений на весь вечер!
— Подумай и над первой частью тоже.
— Нет, только не над этим.
— Да, и над «этим». — Фрэнсис наклонился и поцеловал её в щеку. — Нельзя освободиться от последствий собственного поведения. Я достаточно долго пытался.
Когда Фрэнсис возвращался в шахту, снова полил дождь. Излив перед Демельзой гнетущие мысли, он впервые за долгое время примирился с самим собой. Он говорил, поддавшись порыву, но давно уже желал ей рассказать, примириться не только с Демельзой, но и с собственной совестью.