— Говоришь, что эта проблема появилась восемь лет назад?
— Да, сэр, около того.
— И ты всегда испытываешь боль?
— Нет, сэр, только когда нога сильно деревенеет, как сейчас.
— А с бедром у тебя такая же проблема?
— Нет, сэр, с ним все в порядке.
— Из колена никогда ничего не текло?
— Нет, сэр. Только будто бы кто-то поворачивает ключ, и колено немеет, — ответила Розина, опуская юбку.
— Ты когда-нибудь показывала это другому доктору?
Дуайту показалось, что девочки обменялись взглядами у него за спиной.
— Да, сэр. Когда это впервые началось, — ответила Розина, — в 84-м, мистеру Нюэ, а он уж давно помер.
— И что он сказал?
— Ничего не сказал, — торопливо ответила миссис Хоблин, — даже не знал, что это.
Атмосфера в доме настолько очевидно препятствовала расспросам, что Дуайт велел девушке приложить холодный компресс и сказал, что зайдет снова на следующей неделе, когда боль утихнет. Когда он вышел, уже почти наступили сумерки, а ему еще предстоял самый неприятный вызов.
У подножия холма над галькой располагался плоский зеленый треугольник травы и сорняков, с одной стороны его стояли сараи для рыбы, а над ними — коттеджи и лачуги. Чтобы добраться до них, требовалось пересечь узкий горбатый мостик. Дуайт на мгновение задержался, глядя на море.
Поднимался ветер, и дальние скалы едва виднелись в сгущающихся сумерках, но все еще можно было разглядеть мрачные створки узкого входа в залив. В лодке возился старик, перекидывая сеть через борт. Перед постоялым двором чайки дрались за рыбью голову. В окне мерцала свеча.
Дуайту показалось, что сквозь шум волн он расслышал шепоток деревенских жителей.
— Слыхал о Джоне-Джеймсе Эллери, а? Всего-то зуб разболелся, пошел к лекарю за Мингузом, и тот выдрал ему три зуба. Джон-Джеймс с тех пор мучается от жуткой боли и предпочел бы сдохнуть! Если б я заболел, то испужался бы к нему пойти!
Дуайт собрался уходить, и тут из постоялого двора тихо вышел человек. Казалось, он хотел избежать встречи с ним. Но Дуайт остановился, и мужчина тоже остановился. Это был Чарли Кемпторн, которого Дуайт вылечил от шахтерского туберкулеза, теперь Кемпторн домогался Розины Хоблин, хотя и являлся вдовцом сорока с лишним лет с двумя детьми, а ей исполнилось только девятнадцать.
— Поздновато вы вышли из дома, сэр, а? Хочется быть дома у камелька — здорово иметь очаг, у которого можешь посидеть.
— То же самое и собирался сказать и тебе.
Кемпторн усмехнулся и кашлянул.
— Кое-чем лучше заниматься в полутьме, ну вы понимаете. Когда таможенники не видят.
— Если бы я был таможенником, то как раз в полутьме и был бы занят сильнее всего.
— Ха, но им больше нравится сидеть у собственных очагов, как и прочим разумным людям.
В голосе Чарли, когда он проскользнул мимо, послышалась легкая тревога.
Фиби Эллери открыла Дуайту двери и провела его наверх. В комнату Джона-Джеймса Эллери приходилось взбираться по деревянной лестнице из комнаты на первом этаже, где лежали мешки с картошкой, сети, весла и пробковые поплавки. В спальне невозможно было выпрямиться, и в этот вечер горящая лампа на рыбьем жире едва освещала надвигающуюся ночь. Большая часть стекол в окне отсутствовала, и ветер задувал внутрь, теребил занавески и пригоршнями швырял в дом брызги дождя. Огромная черно-белая кошка прошествовала по комнате, которая ни на секунду не оставалась неизменной и создавала свои собственные фиолетовые зловещие тени. Лицо больного было обмотано старым тряпьем.
— Господи! Помилуй меня, Господи, помилуй меня, — бормотал он.
Фиби встала в дверях, неотрывно наблюдая за Дуайтом укоризненным взглядом.
— Ему скоро полегчает, — сказала она, — боль длится около часа и потом на время уходит.
Дуайт мало что мог поделать, но остался на полчаса, дал больному настойку опия и слушал шум волн, к тому времени как он собрался уходить, приступ закончился.
Это была непростая ночь, и Дуайт провел ее беспокойно, переживая по поводу собственной неудачи и бессмысленности своей профессии.
Глава третья
Вечером двадцать четвертого мая Росс и Демельза прибыли к Тревонансам почти последними, поскольку им пришлось одалживать лошадь у Фрэнсиса, у него оставалось еще целых три. Когда они поднимались наверх, в большой гостиной уже разговаривала и смеялась компания человек в двадцать. Демельзе потребовалось целых полчаса, чтобы переодеться, и Росс, которому почти ничего не требовалось, читал свежий выпуск «Шерборн меркьюри», любезно оставленный в спальне.
Франция воевала с Австрией. Всего три недели назад революционный котел наконец вскипел. В газете говорилось, что господин Робеспьер возражал против объявления войны и покинул пост общественного обвинителя, но остальные склонялись к войне, и огромная армия уже вторглась в Бельгию. Столкновение с австрийскими войсками ожидали со дня на день. А какова же наша собственная позиция? Мистеру Питту хорошо предсказывать пятнадцать лет мира, как он делал это в марте, предсказания ничего не стоят, но когда они сопровождаются дальнейшими сокращениями нашей и без того крошечной армии и превращением флота в скелет, наша безопасность и само существование под угрозой.
Росс так зачитался, что не услышал Демельзу с первого раза, и ей пришлось повторить, пока муж не поднял взгляд.
Когда он встал, то понял, что очарование и красота жены не померкли за три года испытаний и почти что бедности. Временами они скрывались под будничной маской рутинных дел, но тем поразительнее было их возвращение. В такие мгновения Росс понимал, что именно так привлекает в Демельзе многих мужчин.
Росс подошел к двери и, открыв ее жене, сказал:
— Выход в свет все ещё внушает тебе страх, как в былые времена? Никогда не понимаю, волнуешься ты или нет.
— В первые десять минут у меня дрожат коленки. Но, к счастью, эта часть тела хорошо спрятана.
— Я знаю, что тебя излечит, — засмеялся Росс.
— И что же?
— Портвейн.
— Да, частенько помогает, согласна. Но есть и другие способы.
— Например?
— Осознание, что другие в меня верят, — она в сомнении пожала обнаженными плечами.
— Другие включают меня?
— Главным образом тебя.
Росс медленно наклонился и поцеловал её в ложбинку между шеей и плечом.
— Могу я сейчас предложить тебе эту уверенность?
— Благодарю, Росс
Он поцеловал ее снова, а Демельза подняла руку и пригладила волосы у него на виске.
— У тебя еще остались ко мне чувства?
Росс ошеломленно посмотрел на жену, заглянув ей в глаза.
— Боже, тебе следует это знать!
— Да, Росс, но чувства чувствам рознь. И я спрашиваю о тех, а не о других.
— Собираешься втянуть меня в философский спор, когда толпа щеголей внизу жаждет с тобой пофлиртовать?
— Никакие они не щеголи. И не думаю, что это... как-ты-там-его-назвал спор.
Она положила руку на дверь.
— Демельза, — окликнул ее Росс.
— Да!
— Если чувства и изменились, то не думаю, что их стоит помещать в разные отсеки, потому что одна часть неотделима от другой. Ты должна знать, что я тебя люблю. Какие еще тебе требуются заверения?
Она криво, но тепло улыбнулась.
— Лишь те, которые я могу услышать.
— Ну значит, ты их услышала. Это имеет такое значение?
— Да, это имеет такое значение!
— Что ж, буду повторять по средам и субботам.
— Лучше по воскресеньям, по воскресеньям всё звучит правдивей.
И они в довольно радостном настроении спустились вниз, обнаружив, что там уже собрались все соседи: молодые Тренеглосы, Бодруганы, доктор Чоук с женой и конечно же Пенвенены.
И Джордж Уорлегган.
Было непростительной ошибкой со стороны Тревонанса пригласить на один званый вечер Джорджа и Росса. Но раз встречи не миновать, следовало её пережить. Прошлогоднюю драку Джорджа с Россом злые языки раздули едва ли не до убийственных размеров. Сегодняшнее присутствие обоих придавало вечеру особую пикантность в глазах тех, кто выказывал живой интерес к последствиям их ссоры.