Tony Lonk
Упадальщики. Отторжение
Глава 1. Суть, которую можно только проглотить, и ею же неминуемо подавиться
«Я знаю, смерть страшна только лишь потому, что она навсегда отнимает у меня тех, кого я люблю. Утрата возможности любить и быть любимой в данном, конкретном, особенном случае, забирает с собой частичку меня самой – недолюбившей и недолюбленной по факту настоящего и в будущем.
Когда смерть проявилась предо мною впервые, в секунду и навсегда отняв у меня того, чья любовь была со мной с первых дней моей жизни, я познала утрату, с которой не могла примириться – утрату жизнеутверждающей любви…любви к отцу, которая родилась вместе со мной. Нет, я не перестала его любить. При мне осталась любовь, как память и благодарность, но больше никогда я не смогу любить его, созидая всё то прекрасное, что наполняло его жизнь.
Как же страшно любить. Это куда страшнее, чем жить с нелюбимыми. Это куда страшнее, чем сама смерть.
Находясь в западне не принятой и как следствие не пережитой скорби, я не делаю ничего, чтобы из неё выбраться. Для этого нужна отвага, которой у меня нет. Отвага воспринимать правду, как правду, и не прятать истину от самой же себя в тёмных, непродуманных уголках наспех выстроенных заблуждений.
Я верила, что любовь – лекарь, спаситель, волшебный проводник к радостям и удовольствию. Об этом писали в книгах. Об этом снимали фильмы. Об этом пели песни. Об этом говорили мои одноклассницы, не пересекая зыбкие границы общего для них – сопливого пространства, где находили свою призрачную реализацию их розовые теории. Об этом есть слишком много информации. И что?
Я искала любовь в других людях, ослеплённая иллюзорной надеждой добыть облегчение. Думая только о тех, кого случайно, либо по роковому стечению обстоятельств, занесло в мою жизнь, я забыла о себе. У меня не было ощущения ценности моего существования. Я забыла о своих личных потребностях и совершенно перестала чувствовать собственное тело. Мне было хорошо, если в результате моих усилий хорошо и комфортно чувствовали себя те, кто диктовали мне правила игры. День за днём, год за годом я терялась в чужих судьбах. Так прошло несколько десятков лет. Я не получила ни исцеления, ни спасения, а мой муж стал для меня проводником к страданиям и тотальному неудовлетворению.
Сегодня меня настигло запоздалое озарение, и теперь я не знаю, как распорядиться знанием, добытым мною после раскрытия изначальной тайны. Эта тайна очень проста, но слишком опасна. До недавнего времени я боялась простоты, но никак не опасности. Сорокалетней женщине стыдно бояться в принципе. О тайне, какой бы страшной она ни была, важно хотя бы просто знать.
Наше будущее, а также будущее тех, кто любят нас, зависит от того, как мы пережили любимых. Пережить чужого человека так же легко, как забыть вчерашний, ничем непримечательный, день. Пережить своего человека – равно оставить во вчерашнем дне самого себя с этим человеком. Сегодня, завтра и в будущем ты не будешь прежним, и только от тебя зависит, с каким тобой будут делить свои судьбы все те, с кем ты продолжишь делить собственную судьбу. Это сложный процесс, который мы загодя упрощаем, пытаясь защитить своё сердце. Поддаваясь нежеланию видеть то, что несёт угрозу нашей стабильности, мы стремительно слепнем и довольствуемся способностью видеть только то, что можем представить.
Помни, Ромуальда, просто помни – убегая от врага, ты догонишь саму себя.
Всему своё время и свой срок. Ты всё упустила и пошла по ложному пути. А смерть близка, и она отнимет у тебя последнее, что согревало твоё сердце».
– Сучище-сучонка, где я могу найти тебя, моя сладкая девчонка?
Голос Саймона звучал по обыкновению мерзко. Околоэротические высказывания из его уст оповещали не о его желании заняться сексом, а всего лишь пошло сигнализировали о намерении поскандалить, и, если ему будет угодно, подраться до очередных телесных повреждений, по жребию самой судьбы определённых для кого-то из них, а то и сразу для двоих с разницей в степени тяжести. Секс друг с другом в их паре с некоторых пор считался зазорным, а кровопролитные драки полюбились обоим в равной степени. От намечающегося жестокого столкновения их отделяла старая битая дверь.
– Иди в задницу, мудень! – крикнула Ромуальда в ответ, тем самым, развёрнуто обозначая свой настрой.
– Я как раз в пути!
Услышав приближающиеся шаги мужа, Ромуальда судорожно схватила лист бумаги, на котором всего минуту назад ею было написано важное послание самой себе. В страхе, что это может прочесть Саймон, она скомкала фактическое доказательство собственной уязвимости и запихнула бесформенный комок нечаянного откровения себе в рот.