Низшим в социальном отношении классом были в меровингском государстве рабы. В период переселения народов, когда в результате германских нападений и вторжений в Западную Римскую империю многие обращались в рабство, временно вновь выросло значение рабства, утерявшего в Западной империи всякое хозяйственное и социальное значение.[127] Однако преувеличением было бы считать меровингское общество в целом рабовладельческим обществом, как это делает в своей работе Фурнье.[128]
Классические и постклассические правовые представления о положении раба, которые мы встречаем у Гая и в Институциях Юстиниана, полностью подходят и к меровингскому времени: in servorum condicione nulla differentia est.[129] Рабы использовались в доме, на полях и в мастерских. Рабство временно вновь стало обычной судьбой пленных. Покупали также рабов из Британии и из германских областей по ту сторону Рейна, а с VII в. и из славянских земель. Существовали купцы, специально занимавшиеся работорговлей, особенно известны были работорговцы из Вердена.
Рабы полностью принадлежали своему господину; дети рабыни также становились рабами. Господин мог наказывать, продавать, покупать и дарить рабов. Возможна была продажа себя в рабство; применялось обращение в рабство и в виде наказания. Еще в VI—VII вв. церковь не осуждала рабство, хотя отпуск раба на [155]
волю и тогда считался богоугодным делом.[130] Бежавшие рабы не имели права убежища. Как и в античности, раб не имел ни имущества, ни семьи и не мог жениться на свободной женщине. Господин имел право на жизнь и смерть раба.[131] В V—VI вв. рабство еще является у франков жизнеспособным и вполне реальным институтом. Рабы были все еще «подлинными» рабами, а не средневековыми крепостными.[132]
Но постепенно представления позднеантичного вульгарного права об ограниченной правоспособности раба стали оказывать свое воздействие на франкское правовое мышление. К этому присоединилось влияние церкви, в результате чего положение рабов постепенно улучшилось. Рабы получили нечто подобное праву иметь семью, позже их браки были признаны законными. Рабам было предоставлено право убежища. Убивать рабов запрещалось. Каждый, нарушивший эти постановления, на два года отлучался от церкви.[133] Отпуск рабов на волю поощрялся.
Однако эти изменения в положении рабов наступают лишь в VII—VIII вв.; если хозяйственное значение рабов и стало уменьшаться уже с VI в., то оно все-таки в известной степени сохранилось во франкском государстве вплоть до IX в.[134]
В правовом отношении античное рабство в одном существенном пункте полностью отличалось от рабства у франков: если в римском представлении рабы составляли некое недифференцированное единство, то уже в самом древнем франкском праве существовали различно оцениваемые группы рабов, отличавшиеся друг от друга и своим вергельдом.[135]
Еще одно свойство отличало франкских рабов, во всяком случае с середины VI в., от римских рабов поздней античности, а именно — социальная мобильность. Благодаря патроцинию могущественных лиц или находясь на службе королю, рабы могли занимать высокие посты в государстве, что известно из сообщений Григория Турского о деятельности Андархия и Леудаета. Вольноотпущенник Леудаст стал графом турским.[136]
На королевской службе рабы могли возвыситься и до положения аитрустионов, и тем самым защита короля оказывалась важнее, чем сословная принадлежность.
Как уже было замечено, Pactus Legis Salicae сразу же после его составления перестал соответствовать быстро меняющимся социальным условиям. Возникающий новый социальный класс стремился упрочить и укрепить свою социальную позицию посредством особых королевских предписаний и эдиктов. К этому в первую очередь относился союз с католической церковью. Вступление в высший клир открывало остаткам крупной галло-римской землевладельческой аристократии доступ в господствующий класс Франкского государства. Правовую основу для этого создавало письмо Хлодвига епископам завоеванной в Галлии вестготской территории, написанное, вероятно, около 507 г., а также эдикт короля Хильдеберта I (511—558), изданный, по-видимому, в середине VI в.:[137] в нем король объявляет о борьбе с язычеством. [156]
127
Сюзюмов М. Я. Дофеодальный период. — В кн.: Античная древность и средние века. Вып. 8. Свердловск, 1972, с. 16-26; Сюзюмов М. Я. Закономерный переход к феодализму и синтез. — Там же. Вып. 12, 1975, с. 35-37, 41 сл.
132
Nehlsen H. Sklavenrecht zwischen Antike und Mittelalter. Germanisches und römisches Recht in den germanischen Rechtsaufzeichnungen. I. Ostgoten, Westgoten, Franken, Langobarden, S. 60.
136
Gregor Tur. Hist. Franc. 4, 46; 5, 48; Diesner H.-J. Fragen der Sozialgeschichte und des frühen Feudalismus bei Gregor von Tours. — In: Philologus, 115, 1971, S. 52-57.
137
MGH Capitularia reg. Franc. I, p. 2s.; cp. Duval P. M. Les dieux de la Gaule. P., 1957, S. 116-119; Young В. Paganisme, Christianisation et rites funéraires mérovingiens. — In: Archéologie médiévale 7, 1977, p. 5-81.