Леннокс-Бойд предлагал уйти в отставку. Но в канун всеобщих выборов, когда в отчете Девлина было выдвинуто обвинение в том, что Британия превратила Ньясаленд в полицейское государство, Макмиллан решил оставить всех своих министров. Поэтому министр по делам колоний выразил полную уверенность в Баринге и отмахнулся от фантастических и странных обвинений лейбористов в официальной попытке обелить и скрыть недостатки.
Однако перед своим преемником Леннокс-Бойд оправдал тактику железного кулака, применявшуюся в Кении. Он посоветовал Айану Маклауду, который был назначен после победы «тори» в октябре 1959 г., «применять пушки в живущей племенным строем Африке»[3177]. Маклауд пришел в ужас от этих рекомендаций, как и от убийств в Холе. Он скрупулезно провел перекрестный допрос Бланделла об этом. Министр видел острые муки совести у своих соотечественников, значительная часть которых теперь была убеждена: империализм обязательно включает нарушение прав человека. Люди думали, что «лучше ускорить предоставление независимости колониальным народам, чем нести ответственность за такие ужасающие события, как случившееся в лагере Хола»[3178].
Министр учитывал слова Эноха Пауэлла. В дальнейшем Маклауд сказал: «Решающим моментом для меня был тот, когда стало ясно, что мы больше не можем продолжать применять старые методы управления в Африке. Это означало неумолимое продвижение к независимости Африки»[3179].
Практически сразу же Маклауд решил покончить с чрезвычайным положением и освободить почти всех остававшихся в заключении «мау-мау». Он действовал быстро, потому что внутреннее напряжение в Кении росло, возрождался терроризм, приходилось опасаться ужасного кровопролития[3180]. В целом министр отвечал на давление, которое создала речь Макмиллана о ветре перемен.
Маклауд особо прислушивался к международному мнению, высказанному в ООН и США. Просьба Тома Мбойи о «неразбавленной демократии»[3181] привлекла сочувствующую аудиторию в Америке, где на него смотрели, как на чернокожего Джорджа Вашингтона, нацелившегося заставить британцев, которые дрались за Африку, убраться с континента[3182]. Многие американцы думали, что западным интересам в «холодной войне» теперь лучше всего послужит быстрый распад реакционных европейских империй.
Маклауд был особо обеспокоен тем, что Франция и Бельгия выиграют гонку за деколонизацию Африки, а Великобритания останется позади с Португалией, которой все еще правил квази-фашистский диктатор Антонио Салазар. Министра беспокоила стоимость чрезвычайного положения, которое обошлось в 60 миллионов фунтов стерлингов, а также окончание всеобщей воинской обязанности. Он сделал вывод: во многих смыслах Кению становится невозможно защитить. Поэтому в январе 1960 г. пришлось собрать совещание белых и черных лидеров страны (за исключением Кениаты) в Лондоне.
Оно проводилось в Ланкастер-хаус — массивном квадратном здании цвета меда, построенном из камней, привезенных из Бата. Это строение появилось между Грин-парком и Сент-Джеймс-парком в 1895 г., оно выстроено для герцога Йоркского. Королева Виктория, переходя дорогу, чтобы посетить этот особняк, сказала, что оставила свой дом ради дворца. Теперь он восстановлен, напоминая всем, кто живет в эпоху новой Елизаветы, о величии викторианской эры. В нем проводились многие совещания по вопросам колоний.
Ланкастер-хаус предназначался для создания благоговейного трепета у представителей, приехавших из дальних уголков сокращающейся империи. Так Септизоний вызывал благоговейный трепет у варваров, приближающихся к Риму по Аппиевой дороге. Как писал Алан Леннокс-Бойд, на протяжении всех его переговоров с лидерами колоний, «достоинство и великолепие здания оказывало сильное влияние, которое помогало»[3183].
Взгляды прибывших падали на портик в коринфском стиле, атриум в стиле барокко, черных кариатид, камины рококо, хрустальные люстры, итальянские картины, гигантскую мраморную лестницу, украшенную Чарльзом Барри, большую галерею с расписным потолком, поддерживаемым позолоченными колоннами в форме пальмирских пальм. Однако критики ругали демонстративный эклектицизм, который тянулся от Августа до Людовика XV. Они считали Ланкастер-хаус сооружением, более подходящим для казино. Бланделла шокировал театральный контраст между голубыми столами и красным бархатом обивки в зале для ведения переговоров, а также линолеумные полы, лифты-клетки и фанерные перегородки в укромных местах. Здесь проводилась большая часть работы, но заодно демонстрировалась поношенность британского имперского одеяния.