* * *
Последний эпизод в истории Британской империи был в некотором роде самым странным. Гонконг не развивался по стандартной схеме от зависимой колонии к самоуправлению. Он двигался в обратном направлении — от относительной свободы, которую позволяло капиталистическое невмешательство, к подчинению и зависимости под тенью коммунистического колосса.
В отличие от других британских владений, Гонконг не вскормил и не лелеял националистическое движение, намеренное сбросить империалистическое ярмо. После того, как красный Китай начал настаивать, что Гонконг является внутренним вопросом, он не сделался фокусом международного антиколониального давления. Территория никогда не могла надеяться стать независимым суверенным государством, не говоря уж о вступлении в Содружество. Вместо этого она отошла Китаю в виде особого административного района.
Переход власти можно было откладывать, но от него нельзя было уйти, поскольку в 1997 г. закончилось право аренды Великобритании (продолжительностью девяносто девять лет) на Новые Территории, окружавшие колонию короны. По воспоминаниям министра иностранных дел Джеффри Хау, Маргарет Тэтчер «продолжала лелеять мысль об альтернативе, к которой склонялась всем сердцем. Она раздумывала о способе, который позволит нам получить что-то более постоянное»[3570].
Но это было только мечтой, неоимпериалистической бесплодной фантазией, иллюзией, самообманом. По выражению Ричарда Хьюза, Гонконг являлся «заимствованным местом, живущим в заимствованном времени»[3571]. В этом «самом великолепном и оптимистичном из мировых складов и транзитных портов»[3572], как отмечал Айан Моррис, срок всех имущественных договоров закончился до конца тысячелетия. Блестящий «торговый центр Азии» являлся, как любили повторять рекламные брошюры для путешественников, «жемчужиной во рту дракона». Ее могли проглотить одним глотком. Но почему Китаю потребовалось так много времени, чтобы поглотить Гонконг? И как прошел прием пищи, когда наступило время?
Конечно, распадающаяся Маньчжурская империя не могла захватить Гонконг. Наоборот, к концу XIX века Британия и другие имперские державы доминировали на Востоке. И они начали (по словам Ленина) «грабить Китай, как кладбищенские воры грабят трупы»[3573]. Но даже если викторианский Гонконг мог опасаться атаки с материка, он едва ли представлял собой достойный приз. Да, территория оказалась стратегически ценной для Великобритании, как конечный пункт в ряду военно-морских постов от Плимута через Гибралтар, Валетту, Александрию, Аден, Тринкомали и Сингапур.
Колония была восхитительным живописным владением, превозносившимся путешественниками викторианской эпохи вроде Изабеллы Бёрд. Как она отмечала, каждый восточный костюм, часто подчеркнутый блеском «варварского золота», казалось, плыл по улицам острова. «Парсы в безупречно белых одеждах; евреи и арабы в темных богатых шелках; клинги в красном и белом; купцы из Бомбея в красных и белых тюрбанах, широких штанах и свободных белых накидках, перетянутых малиновыми шелковыми поясами; малайцы в красных саронгах; сикхи в чисто-белом муслине из Мадраса, и китайцы всех классов — от разнорабочего в синем или коричневом хлопчатобумажном одеянии до богатого купца в легких шелковых тканях и богатой парче. Все они составляют чарующую смесь, от которой не отвести взгляд»[3574].
Поколение спустя еще одна путешествующая писательница, Стелла Бенсон, испытала такое же возбуждение от «поразительной экзотичности и разнообразия толпы в Гонконге». Наблюдая за пассажирами, которые сходили с парома в Коулуне и мелькали перед ней, словно кадры в кино, она восхищалась «вежливыми молодыми солдатами в юбках; индийской полицией с крашеными в красный цвет бородами»; стариками с желтой, напоминающей пергамент кожей, «красивыми худощавыми китайскими девушками в… аккуратных и элегантных наполовину иностранных платьях»[3575]. Однако если отбросить местные краски, то Гонконг был серой и скучной заводью.
Он был коммерчески бездействующим, политически малозначимым и социально стагнационным. После 1860 г. основная часть британских торговых интересов концентрировалась в порту Шанхая, открытом по договору для внешней торговли. Он находился в устье реки Янцзы. Гонконг никогда не являлся чем-то большим, чем залогом в большой игре китайско-британских отношений. Белые люди, ограниченные, но с претензиями, создали то, что один полковник называл «салфеточной цивилизацией»[3576].