* * *
«Холодная война» очень помогла Гонконгу. Ничто не способствовало его процветанию в большей степени, чем торговое эмбарго, которое ООН наложила на Китай в результате его вмешательства в корейский конфликт в ноябре 1950 г. Правда, роль колонии, как транзитного порта, которая сильно возросла в первые месяцы войны, в дальнейшем уменьшилась из-за запретов. Но контрабанда всегда являлась источником жизненной силы Гонконга. Важные партии стратегических материалов контрабандным путем завозились в Китай, который получал практически половину своих доходов от торговли за рубеж, отправляя экспорт через свободный порт. Этот поток уменьшился до ручейка из-за полного запрета США торговли с Китаем. Санкции выполнили, чтобы остановить, как выразился журнал «Тайм», «красный прилив, который угрожает захлестнуть мир»[3629].
Американская истерия, усиленная сенатором Джозефом Маккарти, проявилась в Гонконге в маниакальном расследовании экспорта в США (такого, как утки, креветки и лесоматериалы), который мог иметь коммунистическое происхождение. Однако такие ограничения обладали неоценимой пользой, стимулируя разнообразие. Промышленность заняла место торговли, став двигателем экономического прогресса в Гонконге. Текстиль оставался главным продуктом, производимом в этом регионе. Но теперь маленькие фабрики производили игрушки, пластиковые товары, базовое электронное оборудование и другие предметы. Рост был феноменальным — за пятнадцать лет Гонконг вместо производства десятой части своего экспорта стал производить три четверти.
Растущая прибыль зависела от продолжающейся стабильности. Гонконгу повезло, что все заинтересованные стороны понимали: его статусу в ближайшее время не следует меняться. Китай был занят тем, чтобы «дать расцвести сотне цветов» (1956), «большим скачком» вперед (1958) и началом «культурной революции» (1966). Он наконец-то понял, что выгодно подождать.
Точку зрения китайцев в Гонконге хорошо выразил один из них, входивших в Законодательный совет: «Гонконг — это спасательная шлюпка. Китай — это море. Те, кто забрался в спасательную шлюпку, естественно, не захотят ее раскачивать»[3630]. США, которые относились к Гонконгу, как к части собственной неофициальной империи, оценили его в качестве центра дипломатии, пропаганды, журналистики, шпионажа, отдыха, развлечений и беспошлинной торговли. Для Британии Гонконг был политическим и стратегическим обязательством, не являясь финансовым активом. Но территория (как теперь назывался Гонконг, хотя слово «колония» оставалось на банкнотах до 1985 г.) оказалась ценной с точки зрения престижа. Великобритания приходила в упадок на Западе, и ценила высокое положение на Востоке. Вестминстер и Уайт-холл предпочитали сохранить Гонконг, а не потерять лицо.
Несмотря на конституционную инертность, территория стала демонстрационным залом, которым могли гордиться колониальные хозяева. Конечно, смущало то, что китайцев не допускали к высшим должностям на гражданской службе, а также в правительство. Они играли малую роль (или вообще никакой роли) в управлении огромными иностранными предприятиями — например, «Джардин, Матесон». Было неприятно слышать обвинения, что Гонконг является мировым предприятием, на котором существует потогонная система. Однако его авторитарному режиму все же удалось вырастить эмбрион «государства всеобщего благосостояния» на викторианской системе неограниченного свободного предпринимательства. В начале 1950-х гг., после того, как пожары в лагерях скваттеров оставили бездомными десятки тысяч человек, Грантам начал амбициозную строительную программу. Первые жилища напоминали «бараки»[3631]. Они были без удобств, кроме коммунальных кухонь и туалетов. Некоторые жильцы предпочли вернуться в свои картонные дома. Но стандарты постепенно повышались. Через сорок лет три миллиона людей жили в домах. Преемник Грантама сэр Роберт Блэк превозносил и расхваливал «великолепное партнерство» между британскими администраторами и местными жителями: «Это был творческий опыт в том, что касалось меня, и без сомнения вдохновение для народа Гонконга»[3632].
Последующие губернаторы могли себе позволить большие инвестиции в здравоохранение, образование, транспорт и другие услуги. Даже появились законы об улучшении условий работы на фабриках. На самом-то деле государство не колебалось перед тем, как вмешаться. Оно произвольно задерживало или депортировало «нарушителей спокойствия». Оно запрещало фильмы и устраивало судебное преследование газет, которые считало подстрекательскими, подавляло беспорядки, которые переливались через границу с Китаем. Администрация даже пыталась справиться с коррупцией в полиции, хотя это явление оказалось настолько повальным, что губернатор, который этим занялся, сэр Мюррей Маклехоуз, объявил амнистию. Он подтвердил подозрения китайцев, что английские чиновники станут «бить мух, но не ловить тигров»[3633].