С.: Ну знаешь ...
В: Уверяю тебя, что это именно так, и самое смешное во всем этом - то, что история с вишневым деревом является полной выдумкой. Но не думай, пожалуйста, что я окончательно отчаялся насчет художественного будущего Америки или нашей собственной страны. Вот послушай:
"У нас нет ни тени сомнения в том, что какие-то изменения наступят еще до исхода этого века. Замученное нудными и общеполезными беседами тех, у кого не хватает ни остроумия для преувеличения, ни духа для романтики, уставшее от тех разумных, чьи реминисценции всегда основаны на воспоминаниях, чьи утверждения неизбежно сводятся к вероятному, и которые обязаны поминутно представлять отчет с доказательствами каждому полуграмотному, который случайно засунул голову в дверь, Общество непременно рано или поздно возвратиться к своему утраченному предводителю - образованному и обворожительному лгуну. Для нас навсегда останется тайной, кто первым, и не думая пускаться в примитивную погоню, поведал на закате изумленным пещерным людям, как он вытащил мегатерия из искрящяйся темноты его яшмовой пещеры, или победил в честном поединке мамонта и вернулся с его окровавленными бивнями; ибо ни один из современных антропологов, со всей их хваленой наукой, не нашел в себе тривиальной смелости рассказать нам об этом. Но какого бы он ни был рода и племени, он, несомненно, был основателем светского общения, поскольку цель лгуна - очаровывать, восхищать и доставлять радость. Лгун - краеугольный камень любого цивилизованного общества, и без него любой обед, даже во дворцах великих мира сего, столь же зануден, как лекция Королевского общества, дискуссии Объединенных авторов или какой-нибудь фарс г-на Бурнарда41.
И не только общество примет его с распростертыми объятиями. Искусство, вырвавшееся из тюрьмы реализма, ринется ему навстречу и осыпет поцелуями его лживые, прекрасные губы, зная, что он - единственный обладатель великого секрета ее побед, который гласит, что Правда - исключительно вопрос стиля; а в это время Жизнь - бедная, вероятная, безынтересная человеческая жизнь, - устав бесконечно повторяться на радость г-ну Герберту Спенсеру42, научным историкам и составителям статистики, покорно последует по его стопам, стараясь воспроизвести на свой простой и неотесаный лад чудеса, про которые он говорит.
Несомненно, появятся критики, которые, наподобие некого писателя из "Субботнего обозрения", начнут со всей серьезностью судить сказочника за недостаточное знание естественной истории, и чьим мерилом работы воображения будет их собственное отсутствие такового. Они будут в ужасе воздевать испачканные чернилами руки, если какой-нибудь честный гражданин, в жизни не путешествовавший дальше ограды своего сада, опишет увлекательнейшие путешествия, как сэр Джон Мандевиль, или, как великий Рали43, напишет целую историю человечества, не имея ни тени представления о прошлом. В поисках защиты и оправдания, они будут прятаться за широкой спиной того, кто сделал Просперо кудесником44 и дал ему в слуги Калибана и Ариэля; его, кто слышал как Тритоны трубят в трубы среди коралловых рифов Заколдованного острова и как поют феи в лесах подле Афин; его, кто повел призрачную процессию королей чрез туманные шотландские пустоши и укрыл Гекату в пещере с вещими сестрами. Они, как это у нас водится, призовут Шекспира и будут цитировать этот избитый пассаж, начисто забывая о том, что Гамлет намеренно выдал этот злосчастный афоризм про то, что задача Искусства - держать зеркало перед Природой, чтобы убедить окружающих в своем полном умопомешательстве в вопросах искусства45.
С.: Ну-ну. Еще сигарету, будь добр.
В.: Друг мой, что бы все ни говорили, это - всего лишь слова в устах героя пьесы и имеет не больше общего с истинными взглядами Шекспира на искусство, чем речи Яго - с его истинными моральными убеждениями. Но позволь мне дочитать это место до конца.
"Совершенство Искусства заложено в нем самом, а не вовне. К нему нельзя применять внешнее мерило сходства. Искусство - скорее покров, чем зеркало. Его цветы и птицы неведомы полям и лесам, оно создает и разрушает миры и может достать с неба луну пурпурной нитью . У него - "формы, что людей живей"46, и оно есть великое собрание оригиналов, когда все существующее - лишь недоделанные копии. В его глазах Природа не обладает ни законом, ни постоянством. Оно может творить чудеса, когда ему вздумается, и по его зову чудища выползают из своих глубин. По его воле ореховые рощи зацветут зимой и снег покроет спелые кукурузные поля. По одному его слову мороз приложит свою серебряную ладонь к горящим устам июня, и крылатые львы выползут из пещер в лидийских холмах. Дриады подглядывают из-за кустов, когда оно проходит мимо, и темнокожие фавны загадочно улыбаются при его приближении. Его окружают боги с ястребиными головами и скачущие кентавры."