Голос Арчи становился мягким, делался словно бы глуше. Глаза мои заволакивало пеленой, и на пороге уютно окутывающего сна я чувствовала нежное прикосновение пальцев к моей щеке.
На следующий день ему вздумалось навестить Эсфирь, и мне ничего не оставалось, как, прихватив Пуаро, следовать за ним к оперному театру. В шаге от театра, облицованный мрамором и «охраняемый» целым ансамблем гипсовых изваяний, высился ее особняк. Пуаро был решительно против столь раннего визита, и из его сумбурной болтовни я вынесла, что дома его ждет неотложное дело.
- Это какое-такое дело? – прищурился Арчи, услыхав ворчание моего питомца. – Наловчился писать пером – и сразу дела у него появились. Вишь, какие мы резвые!
Тот бросил на Арчи недружелюбный взгляд, насупился и замолчал.
- Ты, приятель, погоди дуться. Вот мы сейчас у Эсфири позавтракаем, новостями обменяемся – а там, глядишь, и братья-изобретатели подтянутся. Мне их о вашем воздушном агрегате порасспросить нужно.
- А я, - буркнул Пуаро, - может, вовсе и не желаю во Францию возвращаться! Что я там такое? Безмозглый пес, которому только спать да из миски лакать. Никакого разнообразия. А здесь я равноправный член общества. Что на бал, что в библиотеку – добро пожаловать.
- Да, тут я тебя понимаю, - ухмыльнулся Арчи. – Но что-то мне подсказывает, наша Жюли другого мнения. Согласись она обосноваться в городке – и я без малейшего зазрения совести отбросил бы заботы о летательном аппарате.
Он выжидающе поглядел на меня.
- Ну, уж нет, так не пойдет, - ультимативно заявила я. – Раз уж взялся помогать, так помогай до конца. Я хочу домой и свои планы менять не собираюсь.
Как бы ни пленяла уютом и зеленью страна Западных ветров, Франция (Париж, улица Перголеди, дом двадцать восемь «А» - повторяла я про себя в надежде, что, когда у меня окончательно отшибет память, эта информация останется хотя бы на ее задворках)… Так вот, Франция была для меня в тысячу раз милее и дороже.
Благодаря стараниям Арчи, который поставил своей задачей развлекать меня денно и нощно, ностальгия по вожделенному отечеству до поры до времени таилась и лишь изредка ненавязчиво давала о себе знать. Так, кольнет вдруг в лунную пору необъяснимое чувство грусти или возникнет при взгляде на румяный месяц странное томление в сердце. Я старалась не придавать этому значения. Скоро мой шар возродится гордым фениксом и мы с Пуаро навсегда покинем Мериламию. Навсегда… Очнувшись от раздумий, я обнаружила, что стою перед тяжелой деревянной дверью, а мой спутник, точно заведенный, дергает за шнур колокольчика.
- У меня уже в ушах звенит, - пожаловался Пуаро, потершись мордочкой о мою ногу. – Куда запропастилась хозяйка?
- Да-а, дружище, я тоже теряюсь в догадках, - озабоченно проговорил Арчи. – Назначено ведь было на сегодняшнее утро.
- Что назначено? – машинально спросила я.
- Утренний чай! – внезапно разбушевавшись, рявкнул тот. – Да где же ее леший носит?! Раз было договорено, так будь добра, отворяй! Ух, задам я ей – так обращаться со своим благодетелем!
Казалось, он вот-вот задымится от ярости. Точно подменили его – вишь какой взрывоопасный стал! Таких благодетелей лучше сторониться и без веской причины не тормошить.
- Знаете, сударь Стайл, отправлюсь-ка я, пожалуй, домой, - сказала я нарочито размеренным тоном. – Не хочу попасть под горячую руку. Да и ошпариться ненароком можно – у вас вон пар сейчас из ушей повалит.