Он выпустил струйку дыма и приумолк, проводив взглядом проплывшую мимо даму в платье с непомерно пышным кринолином.
- М-да, загадки, сплошь загадки! Я ведь и Эсфирь точно так же в люди вывел. Явилась ко мне на порог, исцарапанная, в лохмотьях, а сама – ни «бе» ни «ме». Мы побывали на месте крушения ее самолета (это у них так летающие машины зовутся). Ох, как она слезами-то обливалась, как руки заламывала! Горько глядеть! Муж ее, с коим они неразлучны были, катастрофы не пережил – оставил бедняжку голодать да скитаться по долам и горам. Целый месяц продержалась Эсфирь без лимна в кармане, а потом одни добросердечные люди направили ее ко мне...
- Ты говорил, она из Израиля? – робко перебила я. – Израиль и Франция – страны моего мира. В Мериламии, выходит, о них не слыхали?
Арчи помотал головой.
- Следовательно, мы с Пуаро очутились в иномирье, - заключила я, потупившись.
- Ну-ну, к чему такая похоронная мина? Если домой задумали вернуться, так и вернетесь – никуда не денетесь. А я вам помогу! Сомневаешься? Думаешь, плохой из меня помощник? – лукаво улыбнулся Арчи.
- Нет, не думаю и не сомневаюсь. Но всё-таки, как же так: о других ты осведомлен, а о себе что же?
- Точно снеговые сугробы в памяти, - признался тот. – Белым бело.
- Плохи дела, - проронила я, и оба мы вздохнули.
После минутного молчания Арчи приободрился:
- А знаешь, что я тебе скажу: мне и здесь привольно живется. Дом есть, денежки водятся, даже тетка какая-никакая захаживает. С королем мы на короткой ноге. С чего бы мне тосковать по твоему миру?
- Да вроде бы и незачем, - согласилась я.
Задул по-осеннему промозглый, сильный ветер. Стало накрапывать. Арчи бросил окурок в урну и словно бы нечаянно прильнул ко мне, потянувшись за зонтом. Мое раздражение от него не укрылось, и он тут же поспешил заинтересовать меня новой тайной.
- К твоему сведению, - игриво подмигнул он, - у меня козырь в рукаве припрятан. В случае безденежья твой покорный слуга всё равно останется на плаву.
- Что еще за козырь? – буркнула я, увидав его ухмыляющуюся физиономию.
- В моем секретере лежит специальная книга. Своеобразный справочник, если так выразиться, - заговорщически начал он. - Стоит какому-нибудь незадачливому летчику сверзиться с небес на просторы Мериламии - я беру это на заметку. Подбегу к нему, выспрошу, что да как. Имя, национальность, время… хм-хм… падения на землю обетованную. Чиркну карандашиком в журнале – и дело в шляпе. Они, то есть гости наши небесные, что-то уж быстро всё забывают – кто они, откуда явились. Вот и почитай, что от прежней их жизни только имена и остаются. Я это всё к чему веду: если позовет, поманит их сладкий сон старого житья-бытья, (а ведь непременно поманит), тут как тут Арчи Стайл – память освежит, красок добавит, к цели, так сказать, направит. Не бесплатно, конечно. За определенную мзду.
- Ну и подлец же ты! – возмутилась я. – Грешно наживаться на чувствах людей!
- Может, и грешно, может, и постыдно, - отпарировал он. – Но никто ведь не утверждал, что я кристально честный. Каждый изобретает свой способ. Один так, другой эдак исхитряется. Главное по миру не пойти.
- На родине у меня всё совсем по-другому, - поостыв, заметила я. Хотя так уж ли по-другому?.. Мы шлепали по лужам мостовой, ливень усердствовал и прекращаться, похоже, не собирался, ноги мои промокли насквозь. И куда важнее для меня было очутиться сейчас возле камина, отогреться да выпить горячего чаю. Прочие мысли отодвинулись на задний план.
Глава 3. За чаем у Эсфири
В стылый предутренний час меня разбудил громкий скрип рессор, вслед за чем послышалась грубая перебранка извозчиков и женские крики. Я перевернулась на другой бок, и тут вдруг как током ударило: постель не моя, комната – тоже! Пуаро сладко посапывал на коврике рядом с кроватью, что несколько меня обнадежило. Однако на правду глаза не закроешь: мы не дома, домой нам путь заказан. У меня в голове, суетясь и опережая друг дружку в какой-то хаотической гонке, забурлили воспоминания. Крушение, безысходность и долгие блуждания, повозка, лошадиный храп, приторно-учтивый субъект в черном цилиндре… Арчи Стайл, кажется. Потом – столпотворение, незнакомые улицы, неровная брусчатка под ногами. И Эсфирь. Облик ее крепко, точно выгравированный, запечатлелся в моем мозгу. А сама-то я кто? Резко сев в кровати, я стала судорожно соображать. Нависавший надо мною темно-зеленый балдахин, изысканные шторы, тюль, коричневый и местами поцарапанный столик с резными ножками. Духота да неизменный запах бергамота… Кто же я такая? Виски сдавила невыносимая боль, и мне вдруг захотелось бежать отсюда за тридевять земель, вырваться на простор, разбить незримые оковы, которые, я чувствовала, делаются с каждой минутой всё прочнее и прочнее. Верните меня назад!