«Это что, для меня жилплощадь освободили?» — с удивлением подумал разведчик и оказался прав: сопровождавший его «богомол» отвел лапой закрывавшую вход в шалаш ветку и выдал негромкий стрекот, наверняка означающий приглашение.
Плюх забрался внутрь. Там остался запах хозяина — непривычный, но не противный. Разведчик кулем повалился на травяную подстилку. «Все лучше, чем в подвале на привязи», — мелькнула успокаивающая мысль.
Однако на этом заботы о госте не кончились. Вымотанный донельзя Плюх уже начал дремать, когда служившие входом ветви раздвинулись и все тот же «богомол» (впрочем, может, другой — отличать их разведчик пока не умел), согнувшись, вошел внутрь и положил перед ним несколько похожих на яблоки плодов, а еще — горсть совершенно земной по виду и запаху клубники. В животе призывно заурчало, и Плюх мигом смел угощение, откусывая сразу по половине яблока и глотая, почти не жуя.
Когда он закончил с нехитрой трапезой, «богомола» в шалаше уже не было. Глаза разведчика закрылись сами собой, раньше даже, чем он снова упал на подстилку.
Ему опять приснился сон. Приближенный, можно сказать, к текущей обстановке, но совершенно бестолковый. Плюху снилось, что «богомолы», в селении которых он и в самом деле находился, разговаривают с ним на чистейшем русском языке. Причем это не вызывало у него ни капли удивления, воспринималось, как нечто само собой разумеющееся. «Богомол», которого разведчик почему-то называл во сне Федором Андреевичем, пытался убедить его, что околачивается он тут совершенно напрасно.
«Ты пойми, — клал ему на плечо тяжелую лапу Федор Андреевич, — нам ведь для тебя пары яблок не жалко, живи ты здесь хоть до пенсии. Но что ты тут высидишь? Ты ведь с нами просто деградируешь — сам видишь, мы в первобытно-общинный строй только-только влезли. Тебе домой нужно, там твое место. И работа твоя там, и папа с мамой, и Маш…»
«Стоп! — прерывал Плюх «богомола». — Только вот этого не надо, ладно? Я тебя, конечно, уважаю, но моя личная жизнь в область твоей компетенции не входит, дорогой Федор Андреевич. А домой мне все равно теперь не попасть».
«Это почему же?» — скалил острые зубы «богомол».
«А то ты не знаешь? — начинал обижаться разведчик. — Корабля-то у меня больше нет».
«Это вот ты откуда знаешь, что его нет? Ты ходил к нему?»
«Не ходил, и тебе не советую. От моего корабля ничего кроме фонящих обломков не осталось. Чем туда идти, лучше сразу в гроб ложиться, чтобы ноги зря не стаптывать».
«Но ты же не ходил, — не отставал Федор Андреевич. — Откуда такая безапелляционная уверенность? Признайся уж, что просто домой возвращаться не хочешь».
«Хочу. Только это, во-первых, что бы ты ни говорил, невозможно, а во-вторых, у меня еще здесь кое-какие дела остались».
«А чего ты тогда тут развалился, если дела? — непонятно как умудрялся хмурить несуществующие брови Федор Андреевич. — Скушай на дорожку яблочко — и вперед!»
«Ты же сам утверждал, что я могу здесь жить хоть до пенсии! Кстати, почему только до пенсии? А что потом?»
«А потом пенсия, — печально вздыхал, разводя суставчатыми лапами «богомол». — Как сказал бы наш великий Вождь и Учитель, блямс!..»
«Блямс!» — эхом прозвучало в голове косморазведчика. А потом, уже явно извне, но все ближе и ближе: «Блямс-блямс-блямс!»
Глава 6
Плюх вскочил, едва не разворотив шалаш. Замер, прислушиваясь, но ничего, даже стрекотания «богомолов», не услышал.
— Уже от собственных снов стал шарахаться, — прошипел разведчик. — Во что ты превратился?
Процесс самобичевания мог бы продолжаться и дальше, если бы не раздвинулись закрывающие вход ветки, и в шалаш не ворвался, сбив Плюха с ног, «богомол». В полумраке его окрас не отличался от цвета остальных собратьев, поэтому первой мыслью разведчика было: «И все-таки я еда…». Он принялся отбиваться, пытаясь попасть кулаком в фасеточный глаз насекомого, но тот заверещал вдруг, ничуть не возмущенно, напротив — с откровенной радостью:
— Блямс-блямс-блямс-блямс!
— Блямс?!.. — не поверил ушам косморазведчик, но брыкаться все же перестал.
— Блямс! — затряс его за плечи «богомол» — то ли просто от избытка чувств, то ли неуклюже пытаясь поставить на ноги.
— Блямс… — выдохнул Плюх, чувствуя, как губы расплываются в улыбке. — Блямсик!
«Богомол» наконец догадался слезть с разведчика, и тот, схватившись за лапу друга, поднялся. Блямс тут же заключил его в объятия и снова заблямкал:
— Блямс-блямс-блямс!..