«Готовь противометеоритный излучатель», – скомандовал Плюх.
«Излучатель готов», – тут же отозвался Информаторий.
«Прицел – на ближайший плазмоид!»
«Энергии хватит только на один выстрел, – доложил корабельный мозг. – При этом защитное поле будет полностью обесточено».
– Ах ты ж ёшки-блошки!.. – закусил губу разведчик. – В коллапс тогда излучатель…
«Приказ не понял», – бесстрастно выдал Информаторий.
«Отмена приказа, – еле сдерживаясь, чтобы не заорать на бестолковую «железяку», пояснил Плюх и спросил: – На сколько выстрелов хватит защитного поля шлюпки?»
«На ноль целых семь десятых максимум».
Примерно такого ответа и ожидал косморазведчик. И все же он не видел другого выхода, кроме как попытаться достичь Земли на спасательной шлюпке. Во-первых, тешил он себя надеждой, она куда меньше корабля, а потому и замечена может быть не сразу, и попасть в нее труднее. Во-вторых, она куда маневреннее «Ревды». В-третьих, сидеть сложа руки и ждать неминуемой гибели – это совсем уж печально, да и не по-мужски как-то. К тому же он отвечал сейчас не только за жизнь космического разведчика третьего класса Егора Плужникова (позывной Плюх) с планеты Земля (Солнечная система), но и за жителя планеты Машечка (система Эпсилона Эридана), по имени Блямс. То, что Блямс не являлся разумным существом, не имело никакого значения, тем более что именно он, Плюх, вывез Блямса с родной планеты. Исключительно по своей прихоти и, собственно говоря, в обход существующих правил. Но ведь из любого правила может быть исключение. Как можно было оставить того, кто за полгода стал твоим настоящим другом, а в момент расставания вцепился в тебя суставчатыми лапами и «заблямкал» столь истошно и неутешно, что заложило уши и на глазах выступили постыдные для разведчика слезы? Слезами же самого Блямса вполне можно было потушить небольшой пожар, если бы такому привелось поблизости случиться.
Говоря откровенно, Плюх сильно сомневался в неразумности инопланетного друга. Ну и что из того, что тот при всех случаях издавал лишь один, похожий на лязганье, звук – «блямс» (в результате чего и получил свое имя)? Что из того, что он ничего не мог соорудить собственными «руками»? Зато он был верным и преданным. Отзывчивым и терпеливым. Добрым и славным. Веселым, потешным… Рядом с ним Плюх, скучающий по Земле, родным, друзьям и любимой Машечке (не планете, которую он же и назвал по праву первооткрывателя, а девушке с ослепительно белозубой улыбкой и спадающей на «болотного» цвета глаза темной челкой), отдыхал душой и сердцем и на какое-то время забывал о совсем бескрайнем, вселенского масштаба одиночестве. В конце концов он, Егор Плужников, не был ксенологом. Биология – та являлась в академии одной из базовых дисциплин, ксенологию же давали факультативно – с представителями внеземного разума до сих пор никому встречаться не доводилось. Так что вопрос о разумности Блямса оставался для Плюха открытым. И какой бы ответ на него ни нашелся, ничего для разведчика это бы не меняло. Дружба имеет совсем другую шкалу ценностей, и один из ее постулатов – друг познается в беде. Настало самое время применить его на практике.
Плюх поспешил ко второй из трех имеющихся на корабле стасис-камере. Всего из было три, как и кресел-ложементов, несмотря на то что экипажи космических аппаратов типа ЛКАГР всегда состояли из одного человека, да и по спецификации такие корабли проходили как одноместные – троим в них действительно было бы не развернуться. Но стасис-камеры и ложементы – не те агрегаты, на которых стоило экономить. Выйди единственная камера из строя – и разведчику никогда не вернуться на Землю, а с неисправным ложементом при аварийной посадке можно если и не погибнуть, то стать инвалидом. Вполне возможно, впрочем, что «лишние» камеры и кресла размещались на разведывательных кораблях и с какими-то еще, ведомыми лишь руководителям проекта целями. Как бы то ни было, подобная предусмотрительность сыграла на руку косморазведчику и его желто-зеленому другу.
Правда, Плюх, хоть и достаточно хорошо изучил Блямса за полгода, все-таки не без оснований сомневался, корректно ли отреагирует инопланетный организм на рассчитанную для человека стасис-камеру. Поэтому сейчас, сдвигая ее крышку, он невольно затаил дыхание. Но волновался он напрасно, инопланетный друг выпрыгнул из стасис-камеры, словно чертик из табакерки, едва не сбив с ног косморазведчика, и заплясал вокруг него на длинных суставчатых лапах, радостно приговаривая: «Блямс, блямс, блямс-блямс!»