— Все люди умирают, — безразлично ответил Хосок, сильнее прижимая к себе тёплое тельце.
— Ты выколол ему глаза, ты сделал мне больно, — отрешённо прохрипел Юнги, переворачиваясь на живот, утыкаясь носом в шею короля, не сдерживая рыдания. — Ты сделал больно, — он прошептал, громко всхлипывая, а перед глазами маячили лишь пустые глазницы.
— Котёнок, — разбито прошептал Хосок, поглаживая Юнги по плечам. — Я знаю, что ты ненавидишь меня, я знаю.
— Ненавижу, — завыл Мин, хватаясь пальчиками за лицо Хосока, впиваясь в его сухие губы своими влажными, неосознанно спустился одной рукой ниже сердца, поглаживая метку через слой ткани. Он так хотел забыть, как сильно над ним надругались, что был готов заменить те картинки другими — в которых Хосок бы нежно целовал.
Юнги, превозмогая боль, поднялся, седлая бедра Хосока, не обращая внимание на слабость во всём теле, на режущую боль после изнасилования. Его не волновало ничего, ему казалось, что это единственное, что стоит делать. Целовать своего же мучителя оказалось приятно настолько, что Юнги стал постанывать, проводя коготками по затылку Чона, царапая его шею. Хосок ухватился за талию, вырывая стоны, смешанные из наслаждения и боли. Юнги скользнул юрким языком внутрь, оглаживая чужой язык, играясь с ним и забываясь. Но синяки никуда не ушли, и, сдёрнув с Мина рубашку, король застыл, оглядывая раненое тельце, отрываясь от губ, целуя руки со свежими, вчерашними ранами, оставленными его же мечом.
— Жаль, что ты заколол одного из них кинжалом, с остальными я хорошенько поиздевался, их теперь никто не узнает, — серьёзно сказал король, имея в виду тех троих мужчин, которых Юнги до конца своей жизни не забудет. — Ложись, — он помог спуститься Юнги вниз, уложил его целиком на свое тело, поглаживая спину.
— Я убью тебя, пока ты будешь спать, — прошептал принц, удобней устраиваясь. Сегодня он позволил себе забыться, но завтра он, не колеблясь, воткнёт подобный кинжал прямо в сердце Хосоку.
***
Юнги проснулся от своего же кашля и поднялся с кровати, падая на пол. Он опять плевался кровью. Хосока не было, а за окном вовсю шумели сверчки. Было недалеко до полнолуния, и луна хорошо освещала комнату, поэтому Мин без проблем дотянулся до кружки с водой, вливая в себя прохладную жидкость. Он вспомнил своё позорное поведение и ударил себя по лбу, обещая в голос, что в следующий раз не пойдёт на поводу у Хосока, оттолкнёт его, не позволив унизить себя ещё больше. Юнги вытер рот платком и поднялся с кровати, замечая на комоде небольшой бутон розы. Он схватил цветок, точно помня, что такой же однажды принёс Чону. Вздохнув, он прижал бутон к носу, наслаждаясь изысканным ароматом, и сел на кровать, свешивая ноги. Спать не хотелось, а на ум приходил Чонин, хотелось узнать, как его похоронили. Откопав свою старую одежду, он кое-как натянул на себя сюртук, оставляя простые льняные штаны, обул лёгкие ботиночки.
Коридор был освещён, и Юнги двинулся к покоям короля, не обращая внимания на стоящих столбами стражников.
— Хоть бы поклонились, — фыркнул себе под нос, медленно переставляя ноги. Идти было сложно, но он упрямо шёл вперёд.
Когда уже дошёл до покоев короля, его остановил один из слуг, неловко загораживая собой дверь. Мин стиснул зубы и нацепил на лицо подобие улыбки.
— Господин, к Его Величеству нельзя, — он тихо пробубнил, избегая зрительного контакта.
— Ты ведь знаешь, кто я? — тихо поинтересовался Юнги, склонив голову в сторону.
— Д-да, господин.
— В сторону, брысь, — Мин махнул рукой, но парнишка не желал отходить, поэтому, принц изо всех сил начал стучать по двери, ударяясь кулаками об дерево. Делал он всё с максимально безразличным лицом, а худощавый парень не мог его оттащить, стражники лишь снисходительно улыбались.
— Это ещё что такое? — голос Хосока прозвучал позади, и Юнги поспешно обернулся, всматриваясь в смешинки в его глазах.
— Я хотел…
— Я пришёл к тебе, а там пусто. Чего гуляешь в столь позднее время? — с ухмылкой спросил Хосок, подходя ближе.
Юнги не стал отвечать, только подошёл к королю, беря его за руку. Потащил за собой, радуясь, что Чон добровольно последовал.
— Пока ты питаешь жалость ко мне и мило называешь это любовью, выполнишь одну просьбу? — выпалил Мин, хлопая за собой дверью. Он отпустил руку короля, и сел на свою постель, чинно сложив руки на коленках.
— Попробуй, — хмыкнул король, подходя к Юнги, беря из его руки бутон.
— Я бы хотел, чтобы ты ответил честно: ты похоронил Чонина, или его закопали в лесу? — прошептал Мин и прикусил губу, с мольбой глядя на Чона.
— Ни то, ни другое, — простодушно ответил Хосок, беря руку Юнги в свою, становясь на колени. — Я велел отправить его тело Ким Намджуну, чтобы не было повадно пускать Чонгука ко мне одного.
— Боже, — выдохнул Мин, отшатнулся и прикрыл глаза, запуская руку в волосы. — Ты и вправду животное, — он надавил пальцами на висок, пытаясь унять разрывающую боль, но она не уходила, а Юнги слабо вспоминал, что перед ним на коленях деспот. Он выдернул вторую руку из хватки Чона и сдёрнул с себя сюртук, ложась на кровать.
— Ты хочешь спать? — тихо спросил Чон, побитым щенком глядя прямо в глаза.
— Нет, я не хочу видеть тебя, поэтому притворюсь спящим, — разбито ответил Юнги, отводя взгляд, забираясь под одеяло. Он отвернулся от Хосока и не видел, как мягко луна освещала его смуглую кожу, завораживая и поощряя оставить на ней пару тройку поцелуев.
Спустя минуту дверь захлопнулась, а Мин зажмурил глаза, внушая себе, что он поступил правильно. У него было такое чувство, будто существуют два Чона: один Хосок — нежный и любящий мужчина, что носит метку Юнги у себя на груди; второй — тираничный правитель, жестокий человек, которому ничего не стоит убить, разрушить и стереть с лица Земли. Как же человек может удерживать в себе столь разные личности? Почему злость делает его таким жестоким? Вопросы мучили Юнги, и он встал с постели, прося стражника в коридоре позвать лекаря. Мужчина примчался, и уже через двадцать минут Юнги был измазан противной мазью, а раны болели меньше, на ладошках они понемногу начали зарастать, превращаясь в противную, твёрдую корочку, которую хотелось содрать.
Юнги слабо поблагодарил лекаря и тут же закрыл глаза, зарываясь носом в мягкие подушки.
***
Дни сменяли ночи, а после той глупой просьбы Хосок больше не приходил и не ластился, не пускал к себе, а Юнги после одной неудачной попытки не пытался больше. Закрывался в своих покоях, не высовывался, ел то, что ему приносил лекарь, и с каждым днём крепчал, читал книги, которые Чон присылал ему вместе со слугами. Всё вернулось на круги своя, и Мин искренне радовался, что ему не снятся сны. Он был измотан переживаниями днём, так что ночью спал спокойно, не внимал ни косым взглядам, ни глупым перешёптываниям, что опять окружили его прочной паутиной слухов и домыслов. Делал вид, что не замечает смешки и неуважительные поклоны, которыми его одаривали придворные крысы. Соа, на удивление, не появлялась, будто бы исчезла, но Юнги отлично знал, что она отсиживается в своей норе, ведь даже если это не она отравила Юнги, то подозрений всё равно слишком много.
Знойные деньки раздражали Юнги, и он молился, чтобы поскорей пошёл дождь, но его всё не было, приходилось умирать от жары и обливаться водой, особенно, когда раны зудели. Он порывался содрать корочку, а отцветающие синяки бесили, хотелось надавливать на них и чувствовать отрезвляющую боль. Спустя неделю кровь перестала идти, и принц уже не просыпался из-за кашля, а лекарь позволил есть твёрдые овощи и фрукты, и Юнги брезгливо косился на помидоры с огурцами. Ему до сих пор помнился тот голод и странный запах овощей, и он грыз морковку, давясь ей и думая о том, что во второй раз его точно никто не сможет отравить.
Близилось полнолуние, и Юнги даже выбежал на улицу, подставляя лицо под тяжёлые капли, что падали на лицо. Когда пошёл град, принц расстроился, понимая, что это плохо для урожая, но не прекращал улыбаться, наслаждаясь раскатами грома и тем, как молнии освещали всё вокруг. Ему бы хотелось стать молнией, которая бы освещала тёмные грозовые ночи, но он оставался маленьким человечком, чьим мечтам осуществиться не суждено. Будь он чуточку сердобольней — грустил бы по этому поводу, но характер Юнги закалялся постепенно, и он не был уже тем уязвимым мальчиком, которым прибыл в дворец Чонов, он был готов сдержать удар, даже если бы потом упал навзничь.