— Что изволите передать?
— Что я ещё не сдох, — холодно выплюнул принц, злясь и подавляя желание бросить бокал с вином в стену, чтобы увидеть красновато-розовые разводы на светлом фоне. Но он удержался и только сдавленно простонал, когда женщина откланялась и оставила принца одного.
Вся эта неопределённость ела его, он не понимал, что ему стоит делать, а что — нет. Его чёрно-белый мир трещал по швам, а два лагеря с пресловутыми названиями «добро» и «зло» смешались между собой, юноша не знал, как ему поступать, не было ни единой души, которая бы подсказала, как правильно и нужно. Он терялся в словах и действиях окружающих людей, понимал, что с Хосоком их разделяет не только жестокость и меч Хосока, с которого стекает кровь множества людей, но и предубеждения Юнги, что отдаются в сердце неспокойными ударами, сбивая к чертям ритм и мелодику.
Он так надеялся, что мать прояснит эту картину, но она оказалась хуже самого короля Чона: пошла на убийство собственного ребёнка. И в глубине души Юнги понимал, что она сделала это для него же самого, пыталась освободить его из пут камеры в подземелье, но он не хотел принимать это, ему хотелось обвинить кого-то, ему нужно было вознести на свой алтарь жертву своей ненависти. Он настолько привык к чёрствости Хосока и подлости Соа, что мать казалась ему самым верным выбором.
Но он и вправду не ожидал, что станет всё так, как есть. Было тяжело воспринимать правду, иногда хотелось закрыться одеялом с головой и притвориться, что всё в порядке. Но, разве это помогло бы проданному принцу павшего королевства?
Вечером того же дня Хосок не пришёл, а Юнги едва сдерживался, чтобы самому не пойти к нему. На следующий день всё повторилось и больше не менялось. Мин не мог понять, что сделал не так, в чём проблема, почему Чон сначала погладил, а потом оттолкнул, лишая своей ласки.
Юнги хотелось выть от отчаяния и безысходности, он желал забыть то, какими нежными могут быть руки Хосока, как бережно они могут гладить и как ласково может любить король. Но метка на запястье жгла дежурным «безразличием», чем сбивала принца с толку. Он не понимал, что не так с этим мужчиной, а во снах видел его тёмно-каштановые волосы в своих руках, его губы на своей шее и руки, оплетённые вокруг талии. Юнги не находил себе места, но считал, что идти первым ниже его достоинства, поэтому он отсиживался в своих старых покоях, иногда сидел на кухне, просил старых кухарок, которые служили в замке ещё тогда, когда Юнги был совсем ребёнком, рассказывать о приёмах.
Ему нравилось гулять в саду и, однажды, когда он заметил Хосока с одной из придворных дам, что лучезарно улыбалась тирану, который поставил на колени её народ — спрятался за один из пышных цветущих кустов, неловко упираясь ладошками о землю и молясь, чтобы король не успел заметить его. Говорить с ним, а тем более кланяться не хотелось, и Юнги оглядывал свои запачканные землёй руки и прислушался к их разговору, но они подозрительно затихли, а когда он посмотрел наверх, то увидел перед собой лицо Хосока, что склонился над ним.
— Наслаждаешься цветом пионов? — насмешливо спросил король, пытаясь сдержать улыбку.
Юнги отмер и тут же поднялся на ноги, отшатнувшись назад. Их разделял один несчастный куст, но Мин слышал только то, как придворная дама захихикала, очаровательно прикрывая ладошкой рот. Ему захотелось передразнить девушку, но он лишь легко поклонился.
— Не заставляйте даму скучать, — небрежно бросил, разворачиваясь и уворачиваясь от руки Чона, что так и норовила схватить принца за запястье.
— Стой, — рыкнул король, прожигая Мина взглядом, полным непонятных чувств. — Хочу видеть тебя на ужине вечером.
— Думаю, у тебя уже есть компания, — сквозь зубы прошипел Юнги.
— Думаешь, имеешь право ревновать? — Хосок потёр указательным пальцем подбородок, срывая один из пионов. — Вот, успокойся, цветочки только для тебя, — насмешливо протянул, а дамочка перестала хихикать, странно зыркнув на Юнги.
— Не надо, — прохрипел Мин, прикусывая губу и разворачиваясь к Хосоку спиной, и после минутной запинки пошёл дальше.
— Крайне невоспитанный и невежественный, не находите? — Юнги уловил тоненький голос придворной дамы и выдохнул, направляясь дальше.
Он не хотел признавать то, как сильно это вышибло воздух из лёгких, нарушило равновесие и опустилось лишним балластом на хрупкие плечи. Юнги не пошёл на ужин к Чону, хоть слуга и простоял под дверью целый час, умоляя принца образумиться. Подсознательно Мин ожидал, что Хосок придёт разъярённый, он ликовал и даже надел лёгкую рубашку, из-под которой свободно выглядывали ключицы, кусал губы и ерошил волосы, предвкушая тепло и чувство наполненности. Он хотел свести Хосока с ума, хотел, чтобы король мучился, приходил и просил Юнги, но, кажется, только Мин подсел на этот болезненно-сладкий наркотик, так как король невозмутимо отреагировал на отказ и так и не пришёл.
Юнги был в ярости. Он несколько раз порывался пойти к Чону, но сдерживался, а когда всё-таки осмелился — встретил возле его покоев ту самую придворную даму. Она поправила волосы и обворожительно усмехнулась Мину, а тот почувствовал, как подавился чувством её превосходства. Красива и невероятно изящна. Разве Юнги годится ей в подмётки? Он проследил за тем, как она вошла к королю, и, невзирая на слуг, тут же упал на пол, чувствуя, что такое предательство уже становится привычкой. Чон Хосок ничего не обещал ему, но в груди клокотала ярость. Он не хотел, чтобы ещё кто-то мог почувствовать всю нежность мягких прикосновений короля, но мог только бессильно рычать и биться затылком об стену, не внимая чужим рукам слуг, которые пугливо наблюдали за нарастающей истерикой.
— Думаешь, имеешь право ревновать?
— Думаю, что дело не в ревности, — Юнги прошипел, отвечая на вопрос, заданный Хосоком в саду.
Мин подорвался и поспешил к двери, отталкивая слуг, стал пронзительно верещать, когда стражники оттолкнули его на пол, поднялся.
— Отошли, — зарычал низким голосом, видя нерешительность в глазах слуг.
— Господин… — начал было один из стражников, но Юнги неожиданно бросился вперёд, пытаясь вытащить его меч из ножен, но его только грубо оттолкнули к стене, заставляя истерично взвизгнуть.
Юнги так плохо ещё не было.
Предательство. Его предали все, кому он только мог довериться.
Горячие слёзы бурлили под кожей, принц пытался сдержаться, чтобы не позориться перед двумя стражниками и одним слугой придворной дамы, но обмяк и свалился на пол, начал тереть закрытые глаза, когда из покоев послышался слишком громкий, показушный смех девушки.
Юнги поднялся на ноги и под нечитаемые взгляды слуг побрёл по коридору, направляясь к себе. Как же его достали эти неопределённость и упрямство Хосока, который звал к себе, гладил, давал надежду, а потом отталкивал, топча все внутренности Мина, разрывая его мир на части, заставляя глотать слёзы обиды. Принц нашёл небольшой клинок, который хранил среди своих вещей самозащиты ради и, влив в себя два бокала вина, твёрдо пошёл к королю, пряча кинжал в рукаве широкой белой рубахи. Он шаркал ногами, чувствуя тошноту из-за вина, выпитого на голодный желудок.
Стражники всё так же нерушимо стояли, а когда Юнги подошёл к ним — и не шелохнулись. Мин подошёл к ним слишком близко.
— Хосок, — крикнул Юнги, свободной рукой пытаясь вытереть слюну, размазанную по губам. Он ещё раз истошно завопил, зовя короля, но в ответ послышалась такая же звенящая тишина. Юнги надоело. Он незаметно вытащил кинжал и, воспользовавшись эффектом неожиданности, без колебаний всадил его в шею одному из двух мужчин, безразлично уставившись на то, как пятна крови проявились на белой ткани его одеяния, а второй стражник приложил свой меч к горлу Мина. Юнги так же беспристрастно наклонился, чтобы вытащить клинок из шеи и уставился на перепуганного стражника. Слуга придворной дамы убежал, и Юнги понял, что у него мало времени.
— Ты ведь понимаешь, что, если тронешь меня — умрёшь, — сладко протянул Мин, безумно улыбаясь, обнажая дёсны.