Жестокость и меч короля всегда будут стоять между Юнги и Хосоком, и Мину не стоило об этом забывать.
Комнаты действительно оказались красивыми, но обида закралась в сердце, Юнги кусал губы и вежливо отказывался пойти искупаться с дороги. Ему хотелось посидеть за новым дубовым столом. Он достал из принесённых вещей небольшую шкатулочку, заполненную срезанными бутонами, и стал нежно перебирать их.
«- Я никогда не уйду, котёнок.»
Югни резко раскрошил пальцами цветок, оставляя на сердце неприятный осадок. Запретные чувства, которые ни один человек в здравом уме не позволил бы себе на месте Юнги. Но метка на запястье грела свои теплом, а жаркий летний день распалял тело ещё больше.
— Ты ушёл, ты ушёл, ушёл, — прошептал Юнги, кроша пальцами тонкие лепестки цветов. Он резко сбросил шкатулку со стола, сжимая в руках бутоны, словно своё собственное, окровавленное сердце. Сгрёб со стола раскрошенные листики и сполз со стула на пол, становясь на колени.
Если бы он только знал, что возвращаться сюда будет так больно, ответил бы, что не сможет. Но разве Хосок принимает отказы? Он только грозно нависает над своим королевством, принимая подчинение и согласие, приправленные страхом. Юнги мог бы уже и привыкнуть, но он упрямо мечтал, отказывался верить, что эта «нежность» — фальшивка. Но, тем не менее, она этим и оказалась.
— Как ты, Юнги? — раздался тихий, до боли знакомый голос, и Мин резко обернулся. Прямо возле открытой двери стоял король: такой же красивый и статный, будто бы и дня не прошло с разлуки, будто бы он ни капли не страдал.
— Ваше Величество, — растерянно сказал Юнги, поднимаясь с пола, оттряхивая сухие, раскрошенные лепестки. Он поспешно пригладил свои волосы и пожалел, что отказался искупаться.
Хосок не спеша направился к Юнги, смотря прямо в глаза, прожигая насквозь своим тёмным, холодным взглядом. И Мину бы уже точно привыкнуть, но желание расплакаться всё равно маячило на горизонте. Ему хотелось, чтобы его обняли, радовались, что он добрался без приключений, а взамен — тихие, кошачьи шаги, сосредоточенность в глазах напротив, непроницаемое лицо. И хоть бы одна эмоция украсила лицо этого деспота, но, нет, он упрямо делает вид, что всесилен, что его не колет под грудью, где нашла своё место метка Юнги.
— Ты и вправду плохо выглядишь, — едва слышно проговорил король, хмурясь.
— Советник уже успел доложить о моём «болезненном» виде? Можешь передать ему, что он и так сдохнет раньше, — прошипел Мин, твёрдо решив не быть податливым, выпустить коготки и поцарапать жестокого деспота, которого по своей врождённой доброте романтизировал, предпочитая закрывать глаза на его недостатки. Но никакая истинная связь не выдержит такой нагрузки.
Хосок на слова Мина только неловко рассмеялся и подошёл ещё ближе, хватая Юнги за руку, рывком притягивая к себе. Наместник и глазом моргнуть не успел, когда сильные руки обвились вокруг его талии, а горячее дыхание опалило шею ниже ушка.
— Скучал, котёнок? — вкрадчивый шёпот и замершее сердце.
Юнги попытался оттолкнуть мужчину, но в итоге оказался прижат так сильно, что и вдохнуть свободно не мог.
— Нет, — выдавил из себя Мин, а вся кожа в районе шеи покрылась мурашками, приятно покалывала.
— Не ври мне, маленький, противный котёнок, — выдохнул король и задрал рукой голову Юнги, оставляя губами на шее влажный след.
— Ты позволил Соа перебраться в мои старые покои, не оставил их для меня, о чём ты сейчас говоришь? — выпалил Юнги и изо всех сил оттолкнул короля, убирая его руки со своего тела.
— Хватит, — рыкнул Чон, хватая Юнги за волосы, притягивая к себе, впиваясь в губы совсем не нежным поцелуем.
Парень брыкался, норовил укусить Хосока за губу, но тот не позволял, сам прикусывал чувствительные уста, посасывал их и бережно поглаживал свободной рукой лицо наместника, который зажмурил глаза, пытаясь отвлечься от боли. Ему было неприятно, казалось кощунством издеваться над светлыми чувствами, которые он лелеял на протяжении двух долгих лет. Но королю было плевать, впрочем, как и всегда. И как Юнги посмел подумать, что этот человек знает, что такое сострадание и любовь? Он только умело прикрывается ими, на самом деле, им руководят алчность, ненависть, жестокость и бесчувствие. Ему не знакомы сомнения, он берёт, не давая взамен ничего.
Почувствовав, что рука отпустила волосы, Юнги пронялся ещё большей жалостью к самому себе и медленно подошёл к столу, садясь на стул. В комнате раздавалось лишь громкое, сбитое дыхание короля, и Мин посмотрел на него, подмечая привычный коктейль из холода и злости в глазах, нахмуренные брови и лёгкую усталость, которую не заметил вначале.
— Ты находишь интересным занятием мучить меня? — любопытство проскользнуло в тоне Юнги.
Хосок только фыркнул и поднял с пола деревянную шкатулку, принялся собирать в неё хоть малость уцелевшие бутоны и с нескрываемым интересом поглядывал на наместника.
— Ты засушил цветы, которые я дарил тебе? — вопрос казался вполне естественным, последовательным, этого и следовало ожидать. Но Юнги встрепенулся и подорвался со стула, вырывая сундучок из рук короля.
— Ничего подобного, — выпалил, наскоро запихивая опавшие лепестки.
— Ладно, — Хосок поднялся, разглаживая складки на своём одеянии, а золотые нити на чёрной атласной ткани отражали солнечный свет, сверкали на нём, завораживая своей красотой и величием. — Искупайся, пожалуйста, и хорошенько поешь, а то улетишь с первым дуновением ветра.
Показалось просьбой, обычной и адекватной, но Юнги лишь тихо кивнул и поставил сундук на стол, смотря вслед королю, который направился на выход. Мин провёл пальцами по своим губам, то ли наслаждаясь оставленными жалящими поцелуями, то ли пытаясь стереть воспоминания о них. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание. Хосоку абсолютно плевать на его обиды и чувства, сейчас он видел это точно. Ещё один повод продолжить игру.
***
Юнги, выкупанный и чистенький, лежал в кровати. Больше за день Хосок не объявлялся, а Мину не хотелось самому навязываться, хотя он и желал найти и придушить самодовольного короля. Он обедал и ужинал в одиночестве, будто бы прокажённый. Совсем ничего не съел, только водил приборами по тарелкам, напуская на себя вид глубокой заинтересованности в еде, которая на самом деле казалась безвкусной и серой. Иногда он ловил жалостливые и сочувствующие взгляды, иногда — полные ненависти.
Сон всё не шёл, а Юнги крутился, осмысливая и анализируя все события, свои чувства и чувства короля, который выражал их странным образом.
Но шум за дверью отвлёк наместника, и он, подумав, что это король, тут же зарылся с носом в одеяло, невзирая на жаркую ночь. Хотелось облиться холодной водой, и Юнги замер, слыша, как дверь тихо отворилась, пропуская свет и тихие шаги внутрь. Он притворился спящим, чтобы не было надобности беседовать с королём, но вместо знакомых рук его схватили грубые, чужие, а на шее вмиг оказалась тонкая верёвка, пережимающая горло. Юнги успел вскрикнуть перед тем, как его больно ударили по щеке. Двое незнакомых ему мужчин нависли над ним, стащили на пол, таща за верёвку, не позволяя дышать, заставляя брыкаться и молить о пощаде, вот только ни единое слово не вылетело из его рта — не позволили.
Юнги заставили встать на колени и завязали узел на шее, сделали подобие поводка, что наверняка оставит следы на нежной коже. В дверях появилась виновница сего ночного жертвоприношения Юнги. Соа ехидно улыбнулась и нацепила на себя вид невинной овечки.
— Мин Юнги, с двумя сразу развлекаешься? — язвительно протянула, хлопая ресничками. Поистине красивая женщина, вот только зла и тщеславия в ней больше, чем здравого смысла и банальной доброты.
— Со… — узел на его шее затянулся ещё туже, и остальное потонуло в громком кашле, за который больно пнули ногой в бок.
В этом дворце кроме страданий и жестокости нет ничего, в этой обители зла кроме дьяволицы в лице главной фаворитки и самого дьявола во плоти никого нет. Все — их тихие и безмолвные рабы. Хосок умело заправлял балом, а, имея такую женщину под боком, только и мог, что ожидать отдельного огромного котла в аду.