— Я прошу не за себя, — твёрдо сказал он, — со мной делай всё, что пожелаешь. Но оставь в покое Инсан и моего ребёнка, — дрожь в его голосе выдавала его с лихвой.
— Ты думаешь, — Чонгук запнулся, пытаясь подавить истеричные нотки, которые накатывали всё сильнее, — что имеешь право что-либо просить? — на негнущихся ногах подошёл к Чимину и посмотрел сверху вниз, чувствуя, как сильно болит где-то в груди.
— Я бы хотел, чтобы это был ты, — вскрикнул Пак и прижал руку к своему животу, именно туда, где была его метка. — Я хотел тебя, никого другого, но не смей касаться к Инсан, её выбрала для меня судьба, она — та, ради которого я пойду даже против себя самого.
— Ты так легко оставляешь свои принципы? Ещё совсем недавно ты грел мою постель. Как давно ты спишь с ней? — закричал король, хватая Пака за воротник его сюртука, непонимающе заглядывая в глаза.
— Нет, я не мог противиться этому, — всхлипнул Чимин. — Я так сильно люблю тебя, но без неё я тоже не могу. Чонгук, я знаю, что простить меня нельзя, потому не прошу этого.
Чонгук громко фыркнул и хрипло, фальшиво рассмеялся, отталкивая от себя Чимина, презрительно глядя на него. Как бы сильно он ни хотел прижать к себе Пака, этого делать нельзя. Он не должен чувствовать, насколько король слаб. Ким несколько раз качнул головой, прогоняя глупые мысли.
— Я помогу тебе определиться, — прошипел Чонгук, направляясь к выходу из зала. Он не слушал ни тихие всхлипы позади себя, ни едва слышные просьбы вернуться.
Было невыносимо дышать одним воздухом с предателем. Ему хотелось повернуть время вспять, отказаться от брака, не позволить Чимину встретить Инсан. Он в сопровождении стражников несколько раз почти доходил до покоев королевы, но потом резко разворачивался, банально боясь. Если ещё один человек подтвердит, ухмыльнётся и скажет, что Чимин — лживая и гнусная тварь, то от короля не останется ничего. Он жил Паком, дышал им и был готов на всё, лишь бы тому было хорошо. Но, к сожалению, утешение Чимин нашёл в чужой постели, в объятьях жены самого Чонгука.
Король плёлся, не разбирая дороги, пока ноги сами не привели его в усыпальницу, прямо к брату. Один из немногих, кого Чонгук знал хорошо, в ком был уверен, кто бы прикрыл его спину. Он рухнул на колени перед мраморной гробницей, колотя кулаками по полу, воя от бессилия.
Стражники обеспокоенно переглядывались, но открыто к королю не подходил никто.
А Чонгук задыхался. Столько дней и ночей он целовал любимое тело, ласкал и нежил Чимина, видя в нём свою опору, силу и любовь. Ким был готов выдрать себе все волосы, размазаться по полу усыпальницы, но не находил в себе сил даже двинуться с места, только прижимался лицом к полу и болезненно рыдал, впервые за два года.
— Намджун, п-почему ты не со мной? — закричал он, пытаясь всмотреться мутными глазами в портрет предыдущего короля, своего брата.
Но бесстрастная улыбка старшего Кима так и осталась нерушимой, её не омрачила даже та горечь и печаль, что угнетала Чонгука, придавливала его к полу, пытаясь сломать и раскрошить на мелкие-мелкие частички, которые никто собрать не сможет.
— Уйдите все! — зарычал Чонгук, волком глядя на своих людей.
Стражники, не рискуя перечить, тут же покинули усыпальницу, а вместе с угасающими шагами отдалялась и уверенность Кима в том, что такое возможно пережить. Разве люди живут с огромной дырой в груди? Чонгук не видел её, лихорадочно ощупывал себя, но чувствовал, как из неё хлещет кровь, затапливая всё вокруг, оскверняя и марая своей грязной краской. Красный издавна считался цветом, обозначающим опасность. И теперь всё вокруг Чонгука было красным, а костёр, что разжёгся на месте зияющей дыры, грозил спалить остатки дотла. Король чувствовал, как желание жить покидало его, с каждым мигом всё сильнее хотелось перерезать себе горло, пустить ещё несколько кровавых змеек по коже. Лишь бы забыть.
Но гнусные слова главного советника не пропадали, они маячили в голове, насмехаясь и презирая слабого человечишку, что не мог устоять пред их могуществом. Они сокрушили то, что Ким так долго и дотошно строил: собственное счастье и надежду на то, что они вместе до конца. Оказывается, препятствием стала та, от которой этого было можно меньше всего ожидать. И Чонгуку хотелось убить их обоих, растерзать их тела и бросить псам. Он кусал рукав, чтобы не кричать, и чувствовал, как слёзы пропитывали ткань его одеяния. Его слабость стала его самой большой болью.
Когда Чонгук почувствовал на своих плечах крепкие руки — на миг блеснула надежда, что это Чимин пришёл, чтобы обнять, сказать, что это враньё, а он любит Чонгука, невзирая ни на что. Но на него уставились обеспокоенные тёмные глаза советника, что внимательно оглядывал заплаканное лицо короля.
— Чонгук, — прошептал Сокджин, позволяя себе присесть на пол и обнять короля, чувствуя, как тот сначала напрягся, а потом прильнул и сильно прижался, словно маленький, брошенный крольчонок, которого хотелось отогреть и приютить.
Чонгук, не стесняясь, обливался горькими слезами, которые падали на грудь Сокджина, тут же впитываясь в дорогую ткань его одежды. Ему хотелось, чтобы кто-то вот так обнимал и создавал видимость того, что всё будет в порядке. Он давно понял, почему Намджун доверял Сокджину и даже дал свою фамилию: верность на дороге не валяется. А теперь он понимал это в сто крат острее, всхлипывая, пытаясь унять клокочущую в горле истерику.
Он не сможет оставить своего Чимина, не отдаст и не позволит судьбе решать за него. Они оклемаются, выстроят что-то вроде прежней версии своего личного, маленького мирка. Чонгук простит, он не сможет забыть янтарные глаза, высокие стоны и преданность, с которой Пак на него смотрел. Почему одна гнусная женщина возомнила себе, что сможет разлучить их? Столько лет и радостных мгновений. Лицо Чонгука приняло более ожесточённый вид, он вцепился пальцами за край мраморного надгробия, исподлобья глядя на портрет брата. К чему корона, если ты вынужден подчиняться судьбе?
— Сокджин, — всхлипывая, прошептал он, — избавься от неё, убей.
— Ты уверен? Ты же знаешь, как плохо будет Чимину, — так же тихо ответил советник, прикрывая глаза.
— Лиши её жизни, пускай она отправится в ад вместе со своим ребёнком! — закричал Чонгук, ударяя костяшками по плитке на полу. Она окрасилась розовыми разводами, но выглядела с ними так гармонично, будто бы насмехалась над королём и его слабостью.
— Это ребёнок Чимина, — спокойно ответил советник, — ты ведь будешь жалеть всю оставшуюся жизнь, если это сделаешь.
— Убей! — завопил король, срываясь на громкие рыдания.
Солнечный свет резал красные, воспалённые глаза, а Чонгук не мог успокоиться, задыхался от истерики, как бывает только если кажется, что сейчас умрёшь от боли. Он кричал, рычал и сжимал зубами свой рукав, отталкивал обнимающего его Сокджина и хотел покончить со всем. Нет, он не позволит Чимину любить кого-то кроме себя.
— Только мой! — взревел король, до боли сжимая руки в кулаки, оставляя на ладонях следы-полумесяцы от ногтей.
Вырывать бы языки тем, кто приносит подобные вести. Любой на месте Сокджина был бы уже мёртв, но советник был неприкосновенным, в силу обещания и авторитета Намджуна, которому Чонгук доверял до сих пор. Он был единственным, кто бы мог удержать короля от поспешных решений, но правителю надоело, он был уверен в своих словах, как никогда ранее. Избавиться. Забыть. Убить всё, связанное с ней. Останутся только они с Чимином, и Пак поймёт, простит и пойдёт по выбранному пути, выстеленному из костей и мёртвой плоти. Они останутся друг у друга, Чонгук не сомневался, он был уверен, что только это решение верно. Всегда нужно жертвовать, и король был готов пожертвовать королевой, чтобы выиграть эту партию.
***
Тэхён мог только лежать на полу в покоях короля, пытаясь не задохнуться от той муки и боли, что простреливала плечо, подсказывая, насколько его истинному плохо. И как бы Тэ ни геройствовал, сейчас ему не хотелось чувствовать это, хотелось закрыться от всего спектра эмоций, что стрелами пронзали его тело, заставляя скулить. Он попытался дотянуться до графина с водой, но взамен лишь перевернул небольшой прикроватный столик, разбивая всё, что на нём было.