— Я слабак, я не смог защитить её! — верещал Чимина. — Она отчаялась, она шагнула туда, ты видел её израненное тело?
— Да, так и есть: власть может отнять и разрушить то, что тебе дорого, но ради чего? Ради чего мы живём, Чимин? — сквозь зубы ответил Сокджин, уворачиваясь от точного взмаха кулака. — Она думала только о себе, побоялась лишиться короны и своих привилегий. Какой бы идеальной она тебе ни казалась, копни глубже.
— Я слабак, — уже тише ответил Пак и попытался укусить советника за руку, но тот резко разжал их и схватил Чимина за воротник, ударяя его затылком об каменную кладку.
— Ты — сильный. Ты видел слабых, что сдавались после одной плохой вести, видел тех, кто на поле боя бежал в отступление, и тех, в грудь которых впивалась горящие стрелы. Ты был на границе, сражался с армией убийц Чона и после этого говоришь, что ты слабак? — Джин придавил коленями грудную клетку Пака и словил его запястья, второй рукой неумело и криво ударил в челюсть, но взвыл от того, что сделал больно только себе, а Чимин даже не дрогнул. — Ты должен побороть эту боль, сделай это ради её трусости, которую она искусно преподнесла, как жертву. Она не была чистым ангелом, что снизошёл с небес, но она знала, что не может выдержать того, как сильно ты будешь тосковать по Чонгуку, что сама не сможет без своей привычной среды обитания и статуса. Ты должен пережить это и двигаться дальше, не нужно думать, что ты уйдёшь в лучший мир, если покончишь жизнь таким прискорбным путём. Ты попадёшь в ад, а мучения только продлятся.
Пак застыл, будто бы слова советника отпечатались у него на коже, ложась красивыми буквами, сверкая ими в беспроглядной темноте, что до этого, казалось, заполнила собой всё его нутро. Он дёрнул свои руки, освобождая их из плена Сокджина, и перевёл стеклянный взгляд на солнце, рассвет которого стал знамением восхода, чистого листа и нового дня. Инсан в этом дне не будет.
— Ты делаешь это из-за Чонгука? Или тебя жаль меня? — обессилено спросил Пак, глядя на небольшие ватные облака, что усеяли всё небо, создавая волны и различные фигуры.
Сокджин слез с Чимина и присел рядышком, обнимая руками свои ноги. Он смотрел на небольшой оранжевый диск, что с каждым часом грел всё сильнее. Красивый, нужный, но иногда заносчивый диск, создающий засуху.
— Я уже говорил тебе, что ты мне нравишься, а Чонгук иногда не совсем понимает, что творит. На нём груз ответственности за целую страну.
— Почему она лишила меня моего ребёнка? Она так легко отказалась от всего, побоявшись… остаться безродной? — так же тихо спросил Чимин. Он поднялся с земли и сел на манер советника.
— Думаю, да, — ответил Сокджин, пожимая плечами. — Инсан выросла, купаясь в деньгах, а холёные королевские розы в дикой природе не растут. Что ты мог ей дать? Небольшую хижину и «жили долго и счастливо», периодически вспоминая Чонгука? Открой глаза, Чимин, не будь глупцом. Она — лишь одна из тех немногих жизней, что стоят на твоём пути. Она — твоя слабость. Разве ты знал её? Говорил с ней, как с равной себе по интеллекту особой? Ты вообще говорил с ней или как?
Чимин стыдливо опустил голову, а его щеки заалели.
— Она всегда спрашивала, думаю ли я о Чонгуке, когда я с ней, — он неловко заламывал пальчики.
— Выходит, ты даже толком и не знал её. Вас держала только связь, и ты надеялся, что она окажется готовой к тому, что придётся стирать на речке вручную? — фыркнул Сокджин.
— Я бы нанял служанок, — тихо ответил Чимин.
— Прости конечно, но твоё жалование не позволило бы вам долго прожить. Как я знаю, ты стал командующим Восточной ветви не так давно, так что земель у тебя нет.
— У меня не было выбора, я знал, что Чонгук выкинет что-то подобное и…
— Подожди, давай разложим всё по полочкам? — Чимин оживился и любопытно кивнул. — Значит ты бегал к покойной королеве из-за метки, как итог — ребёнок. Тебя не смутило то, что Чонгук — её муж?
— У них же был договор о том, что Инсан ни ногой в его постель, — возразил Чимин. Ему не хотелось обсуждать это с советником, но неразбериха в собственных чувствах раздражала ещё больше.
— Поверь, я сам это прекрасно знаю. А ты знаешь, как сложно было унять бушующий двор, когда Инсан не родила наследника? Мне пришлось тогда знатно потрудиться, чтобы замять сплетни и слухи о бесплодности королевы. Но я сейчас не об этом. Разве тебе не было противно фактически изменять Чонгуку? Или, может, ты просто убил таким образом двух зайцев сразу? И запрыгнул в кровать королевы, и отомстил королю за то, что тот женился, а тебя не было даже на торжестве, — участливо спросил Сокджин.
— Я никогда не думал об этом в таком ключе, — пролепетал Чимин, кусая губы.
— Человеческая натура — наиболее сложная система, а то, что здесь, — он пальцем коснулся виска Чимина, — необъяснимо, но удивительно.
— Знаешь, — вдруг выдохнул Пак, — возможно, ты прав, но Чонгук…
— Ты ведь слышал, что лучший лекарь — время? — спросил советник, поднимаясь с земли. — На Чонгука тоже много чего свалилось, включая этого оболтуса Тэхёна, которого, кстати, ты сам и притащил в замок. Дай ему время опомниться и разобраться во всём. Я же вижу тебя во главе армии королевства Ким, поэтому продолжай тренировки и забудь эту ночь, как страшный сон, — он протянул руку сидящему Паку, и тот благодарно кивнул и принял её, вставая с холодной, остывшей за ночь каменной кладки.
— Спасибо, — едва слышно сказал Чимин, видя довольную улыбку на лице Сокджина.
Солнечные лучи уже вовсю делились своим светом, и он понял, что тепло на этой бренной земле есть, просто оно надёжно сокрыто за маской безразличия, которую сдёрнуть порой бывает слишком сложно.
***
Чимин сделал проворный выпад, поворачиваясь всем телом, ускользая от жалящего острия чужого меча, и одним ловким движением выбил меч из руки своего противника. Люди вокруг заголосили, а боец, с которым он дрался, слегка поклонился, выражая своё почтение победителю.
Воскресные игры, что были устроены на главной столичной площе, стали отличным развлечением для народа, который только-только оправился от смерти королевы, и даже сам король пожаловал: сидел на помосте, внимательно наблюдая за боями. Чимин видел, что во время его выступления Чонгук даже приподнялся с трона и кусал губы, а когда Пак нарочно пропускал удары, чтобы посмотреть на реакцию короля — тот хмурился, что-то шептал своему советнику. Выглядел он, как и всегда, безупречно, будто бы его совершенно не беспокоили кошмары. Траурная чёрная одежда так прекрасно оттеняла его иссиня-чёрные волосы, что с каждым взглядом на помост Чимину было всё сложнее оторвать от него свой взгляд. Чонгук не улыбнулся ни разу, сведённые к переносице брови и поджатые губы выдавали его нервозность и раздражённость.
Чимин чувствовал лёгкость только в центре площади, когда его меч встречался с чужим, создавая лязг, который был подобен самой нежной и утончённой мелодии, ласкающей слух командующего. Он знал, что ему вообще не пристало биться со своими воинами на равных, но все так давно привыкли к этим представлениям Пака, что это даже в некой мере поднимало боевой дух, показывало, что не проигравший ни единого боя командующий — человек, который сможет защитить своё королевство.
На самом деле, никто не считал его Паком, а забытая история о государстве Пак, которое ещё несколько лет назад завоевал дьявол во плоти Чон Хосок уже и не гуляла по королевству, только что разве, когда говорили об отце Чонгука, который не помог в своё время королю Паку — отцу Чимина. Теперь командующий слыл не чужим принцем, а своим, которого королевству подарила сама судьба. Сильный и непобедимый, он не допускал ни единой ошибки и, если бы вся армия была бы ему подобна, то воинов Чон Хосока стёрли бы с лица земли за один день. Чимин знал, что народ любил его, а потому умело этим пользовался: бросал дамам свои сосредоточенные и кокетливые взгляды, вызывал уважение у мужчин. Но никто так и не узнал, что теперь это была лишь милая оболочка того, что осталось от командующего в тот день, когда всё его естество шагнуло в пропасть, а Сокджин ухватился за руку тени, что была сплетена из отголосков прежнего Чимина.