Новые советники были исключительно людьми старого короля, отца Юнги, что не продались Хосоку и утратили половины своих богатств, а Юнги, кичась своей властью и пытаясь подмять их под себя, позволил им больше, чем мог. Но столица ничего не предпринимала в ответ на такие вольности, а главный советник услужливо молчал после угрозы, что Юнги избавится и от него. В один из вечеров люди Мина перехватили старика советника, что голубями посылал отчёты о действиях наместника прямо королю. С того часа только Юнги контролировал, что писалось в этих письмах, а власть постепенно оказалась в его изящных ручках.
Ухмылка не сходила с его губ, а людей Чона становилось всё меньше: то в переулке зарежут, то в тёмном коридоре задушат. И Хосок наверняка бы всё понял, но Юнги ставил на то, что король был занят подготовкой к войне, а потому творил всё, что ему хотелось.
— Господин, — в зал вошёл один из соратников Мина, представитель местной элиты, молодой Рион, которому Юнги обещал место главного советника взамен на поддержку его семьи — самой знатной и богатой в округе.
— Чего пришёл? — спросил наместник, закидывая ногу на ногу.
— Последние приготовления завершены, мой господин, — парень смахнул свои светло-русые волосы со лба, взгляд Юнги задержался на его статной, красивой, но слишком девичьей фигуре.
— Сюда иди, — прохрипел наместник.
— Господин Юнги, — сладко пропел Рион, подходя ближе. Он положил свои руки на плечи Мина и принялся их массировать, от чего тот прикрыл глаза, наслаждаясь проворными пальчиками, — я спрошу в последний раз: вы так уверенны в этом? Не думаете, что это проверка? Может, стоит повременить? — выпалил юноша, чувствуя, как пальцы Юнги сжались на его талии.
Наместник не ответил, он больно заткнул парня поцелуем, впиваясь губами в чужие, оставляя мелкие ранки своими зубами, притягивая его на свои колени. Он покусывал и сминал чужие губы, пытаясь сделать как можно больнее. Ах, да, бонусом к месту главного советника являлась постель самого наместника, куда Рион хотел попасть даже больше, чем получить собственное кольцо-печать главного советника. Обоих такой исход событий устраивал, а Юнги нравились эти ровные русые пряди, что (не)позволяли забыть о чужих чёрных волосах, а светлые глаза и добрая усмешка (не)стирали из памяти чужой оскал, любимые ямочки и жгучие, чёрные глаза. Он пытался. Пытался забыть того, чья метка горела на запястье, а губы до сих пор чувствовали поцелуи своего повелителя. Юнги думал о сердцеобразной форме уст короля во время того, как касался пухлых губ Риона. Он всегда прикрывал глаза, пытаясь сконцентрироваться на своих мыслях, учуять запах Хосока, запутаться пальцами в его непослушных, волнистых волосах. Но взамен — чужие стоны, нежные прикосновения чужих рук.
— Юнги, — простонал Рион в губы наместника, и тот сжал зубы. Ему нужен низкий стон, а не это высокое вытьё.
— Прошу, молчи, — прохрипел Мин.
Юноша покорно кивнул и прильнул ещё ближе. Юнги вдруг встал, неуклюже пытаясь удержать свою ношу, упрямо пошагал к выходу, но вдруг передумал: почему бы и не здесь? Он резко поставил Риона на ноги и надавил на плечи, побуждая опуститься на колени. Он помнил, насколько было хорошо, когда Хосок облизывал его всего, доставляя неземное удовольствие. Эти мысли заставляли сердце биться быстрее, а возбуждение накатывать аж до тошноты. Юнги быстро сдёрнул с себя штаны и ухватился за светлые волосы, тут же толкаясь в чужой рот. Он чувствовал, как чужие пухлые губы плотно обхватили его, а нежный и резвый язык прошёлся по всей длине члена, заставляя громко застонать, не обращая на стоящих около дверей стражников никакого внимания. Он бы их выгнал, но ему было слишком наплевать, да и о таком молчат: наказание — отрезанный язык. Это в лучшем случае.
Пошлые причмокивания и гортанные стоны Риона раздражали Юнги, он пытался абстрагироваться, стал жёстче долбиться, заставляя его задыхаться и хвататься за чужие бёдра, пытаясь остановить всю вакханалию, но Мину опять-таки было плевать, он отстранялся только когда Риону было уж совсем плохо, давал передохнуть секунду, радовался, что у него нет ярко выраженного рвотного рефлекса и продолжал. Но это не то. Не тот человек. И так каждый раз.
Юнги оттолкнул парня и двумя резкими движениями заставил его лечь на живот, выпячивая задницу. Риону нравилось грубое отвращение, но он никогда бы не сознался что терпит это только из-за Юнги, в которого был влюблён ещё с самого детства, наблюдая за тем, как принц был очарован дочкой прачки. Ещё с тех давних времён, когда королевство Мин было в самом цвету, Рион любил его. Поэтому, когда наместник предложил место советника, юноша попросил эти отношения, подчёркивая, что без них не будет поддержки его семьи. Он прекрасно понимал сложившуюся ситуацию, видел метку Юнги и его отстранённость, но предпочитал думать, что так лучше, чем вожделеть его на расстоянии.
Мин же жёстко раскатывал его по полу, чувствуя, что этого недостаточно, что ему нужны руки Хосока на своей шее, колючие поцелуи-укусы на ключицах и по всему позвоночнику. Но оставалось довольствоваться малым: драть чужое тело на холодном полу. Юнги стискивал зубы и больно вбивался, не переживая об удовольствии своего партнёра, поэтому, когда тот жалостливо всхлипнул, только приказал заткнуться.
— Не смей открывать рот! — зарычал Юнги, сжимая чужую талию, оставляя на ней множество синяков и свои следы.
Несколько движений и лицо собственного тирана, отпечатанное под закрытыми веками, заставили его излиться на чужую поясницу. Мин поднялся и отряхнулся, параллельно застёгивая свою одежду.
— Собирайся, — холодно бросил наместник, — ты теперь со мной. Можешь сообщить своей семье. Ты должен пройти испытание перед тем, как я назначу тебя советником, дорогуша.
***
«Ким Чонгук родился на рассвете одного из ледяных февральских дней. В то утро ударили страшные холода, а повитуха всё приговаривала, что принц будет лютым, как сама зима, с вечной ледяной корочкой вокруг сердца и холодными руками. Королева только тяжело сглатывала, держа небольшой комочек на руках, и молила, чтобы слова так и остались словами, а у крохотного мальчишки было доброе сердце.»
Командиры ветвей армии королевства Ким смотрели на волевой профиль своего главнокомандующего, Его Величества Ким Чонгука. Он сидел на полностью обмундированном коне, величественная чёрная грива которого была заплетена, а косы сходились под поводьями, пристёгнутыми концами к кольцам удил. Тяжёлые латы опускались по бокам животного, прямо по расшитому золотыми нитями вальтрапу, а покрытие для головы было усыпано драгоценными камнями. Шлем короля был не менее красивым: позолота отблёскивала в свете утреннего солнца, а рубины и сапфиры переливались всеми возможными оттенками своих цветов. Своеобразная корона, сооружённая на шлеме, стала венцом творения кузнеца. Нефритовое кольцо, подаренное Намджуном, было скрыто под тяжёлыми перчатками, а плотная кольчуга просвечивалась в промежутках между латами, открывая взору мириады тонких переплетённых металлических стежков, призванных защищать тело от вражеских мечей и стрел. Глаза короля были подведены, а чёрный цвет подчёркивал серьёзность и уверенность их хозяина в своих действиях.
Пехота была выстроена в первых рядах войска, а заточенные стрелы ожидали своего часа. Первоклассные лучники стрелковой пехоты должны были начать наступление, а следом отступить вглубь, поднимаясь на природные возвышенности и накрывая навесом своих стрел задние ряды противников. Следом за ними стояла тяжёлая пехота, призванная закрыть собой лучников при отступлении и пробить бреши в обороне врага. На второй линии стояла средняя пехота, численность которой была наибольшей, она была выстроена в целях обороны. Острые копья легко ранили лошадей, а строй было сложно нарушить. Тяжёлая кавалерия знатных рыцарей была расставлена во флангах, чтобы пресечь любое окружение чужой армией, а также служила для нападения, но, поскольку амуниция была довольно тяжёлой, Чонгук распорядился оставить рыцарей на «десерт», чтобы конница прошлась по полю боя, пресекая любые попытки Хосока повернуть фортуну в свою сторону. Лёгкая кавалерия была поставлена в резерв, в ряды обороны короля. Чонгуку не нравилось бездействие, но он понимал, что охота на его жизнь не даст ему спокойно и ступить на поле боя, когда вражеские лучники натянут тетивы, а чужая пехота набросится с острыми двуручными эстоками.