– А где я вам пергамент возьму? – спросила Вика. – Был бы, так и заворачивала.
Я внимательно следила за конфликтом, готовая вступиться в любую минуту.
– У меня такое чувство, как будто он плюнул мне в лицо, – сказала Вика мне, игнорируя свою недовольную покупательницу.
– И напрасно, – возразила я.
– Мне кажется, на меня все смотрят и показывают пальцем. Это ужасно.
– Что ужасно? Ты же его не любила?
– Но он был! Я ему верила! Он меня обманул!
Вика швырнула сыр, и он проехал по прилавку прямо до покупательницы с пронзительными глазами.
– Нахалка! – сказала она. – А еще молодая…
– Сами вы молодая, – ответила Вика, но это прозвучало как «сами вы нахалка».
Женщина стояла и не знала – обижаться ей или нет.
– Ну конечно, молодая, – мягко поддержала я Вику.
Женщина перевела на меня пронзительные глаза и решила, что при всех обстоятельствах, даже будучи нахалкой, лучше оставаться молодой. Она забрала свой сыр и отошла.
…Однако Вовка заметил тогда, что я плакала. Мало того, что он заметил, – это произвело на него сильное впечатление. На другой день он ходил подавленный от перевыпитого вина и от впечатления. А потом подошел ко мне и сказал:
– Нам надо поговорить.
– Давай, – согласилась я.
– Не сейчас. И не здесь.
– Почему?
– Потому, – объяснил Вовка. – Я тебе позвоню.
Я пришла домой. Села и стала ждать, глядя на телефон. Но Вовка не позвонил.
Я подождала до одиннадцати, а потом легла спать. И вот, когда я легла, он позвонил.
– А почему так поздно? – удивилась я.
– Звезды…
Я хотела пообижаться и покочевряжиться, но передумала. Стала торопливо одеваться.
– Ты куда? – спросила мама.
– Щас… – неопределенно ответила я.
Хлопнула дверью и сбежала вниз.
В небе действительно стояли звезды, и разговаривать в такой обстановке действительно не то, что в школьном коридоре.
Вовка стоял против моего парадного, ссутулившись, сунув руки в карманы, и без шапки.
Я подошла к нему. На его волосах и ресницах лежал снег.
– Я люблю тебя, – сказал Вовка.
У меня внутри что-то перевернулось от неожиданности и от торжественности.
– Я знаю тебя с первого класса, а увидел только вчера. Я не понимаю, как можно любить кого-то еще, кроме тебя.
Я молчала. Не знала, что сказать.
– Не отвечай! – приказал Вовка. – Не говори ничего. Подумай! А завтра мы поговорим.
Я вернулась домой.
– Ну что? – спросила мама. – Влюбился?
– А как ты догадалась? – растерялась я.
– Что ты собираешься делать?
– Я не знаю. А что надо делать?
– Тебе придется выбрать, – сказала мама.
– Между Вовкой и Викой? – спросила я.
– Нет. Между собой и собой. Какую ты себя выберешь?
– В каком смысле? – не поняла я.
Мама долго ничего не отвечала. Потом сказала:
– Бывает, в детстве упадешь с крыльца и не заметишь. А потом через десять лет горб вырастет. И умереть нормально не сможешь. Гроб круглый делать придется.
Я стащила сапоги и села на диван. Снег начал течь с волос по моему лицу.
– Я не плачу, – сказала я. – Это снег.
– Можешь и поплакать, – разрешила мама. – Выбор не всегда легко дается.
Я не спала тогда всю ночь. Мне хотелось, конечно, иметь свою победу, повесить ее на грудь, как орден, и чтобы все видели. Но можно ли получать ордена такой ценой?
– Девушка, я просил молоко, а вы дали кефир.
– Извините, пожалуйста… – Я исправила ошибку.
– Хотя, знаете, дайте мне и молоко, и кефир.
Я подала еще один пакет.
– Нет. Все-таки не надо… – передумал покупатель. – Или все же дайте…
Я поставила пакет на прилавок.
– Нет. Все-таки не надо, – окончательно решил покупатель.
Очередь занервничала, а я нет. Я знаю, что для некоторых людей проблема выбора – просто мучение. Чего бы этот выбор ни касался.
– Я советую вам взять, – сказала я. Я знала, что совет со стороны в таких случаях очень помогает.
– Почему? – насторожился покупатель.
– Пусть будет. Чтобы лишний раз не ходить.
– Вы совершенно правы! – с благодарностью сказал мой покупатель, и его глаза засветились истинным счастьем – не от приобретения кефира, а оттого, что я освободила его от мучительной проблемы.
– Придурок, – тихо сказала Вика, когда он отошел к кассе.
К Вике протиснулась женщина с челкой – та самая, которая не на работе.
– Почему у вас масло крошится? – спросила она и развернула бумагу, показывая масло.
– Я не знаю, – сказала Вика.
– Оно что, мороженое?
– Нет. Оно масло.
– Я понимаю, что масло. Оно что, в морозилке у вас хранится?
– Я не знаю. Не пробовала.