— Я не собираюсь возвращаться в Штаты, — жестко произнес я, следя за каждым ее движением. После всех этих перепадов я бы не удивился, если бы она извлекла из кармана жетон и наручники.
— Так вы из Мексики?
Мексики? При чем тут… Ах да. Я и забыл, что официальное название нашего южного соседа — Estados Unidos Mexicanos. В мире, из которого я бежал, лишь одна страна имела право зваться Соединенными Штатами…
— Нет, я про Соединенные Штаты Америки.
— А, это, — она скорчила пренебрежительную гримаску, — они же давно распались. Впрочем, конечно, вы же не знаете…
Я почувствовал немалое облегчение, но тут же подозрительно спросил:
— А сами вы откуда?
— Чикагско-Монреальская Конфедерация, — ответила она без запинки и поколупала пальчиком приборную панель. — Ведь это не была авария, так? Все эти приборы не пострадали, посадка была мягкой. Вы прилетели сюда специально. Угнали самолет и…
— Ну, не совсем угнал, но… В общем, да. — Я решил, что запираться дальше бессмысленно. — Вы-то были ребенком и, может, уже не помните, что тогда творилось. Когда выяснилось, что мировые оценки запасов нефти были завышены, а физики так и не успели довести термояд до промышленной применимости… Большинство людей, правда, по тупости своей верили, что и на этот раз как-нибудь обойдется. Но я — то знал, что к чему, я читал прогнозы экспертов еще до того, как их начали секретить. Даже массовое строительство электростанций, которое тогда начали многие страны, не спасло бы. Во-первых, не успели бы, такие стройки тянутся годами, а нефти оставалось на считаные месяцы. А во-вторых, все равно их суммарная мощность была в несколько раз меньше той, что потребляли одни лишь автомобили. А ведь нефть — это не только топливо. Это многие материалы, без которых была немыслима повседневная жизнь, это асфальт для дорог… Вся наша цивилизация держалась на нефти. Расчеты показывали, что при возврате к углю и пару эффективность сельского хозяйства упадет в 10 раз. Значит, несколько процентов фермеров уже не смогут кормить всех остальных, и 90% человечества просто вымрет от голода. Фактически даже больше — ведь даже при нефти целые народы жили впроголодь, планета задыхалась под бременем десяти миллиардов, которые все продолжали плодиться… И, конечно, эти миллиарды не стали бы умирать молча. Должна была начаться великая война за выживание, война всех против всех, зубами и когтями, не оставляющая камня на камне… — Тут я вспомнил, что передо мной стоит живое опровержение этих слов, и добавил: — То, что вам удалось сохранить цивилизацию с радио, атомоходами и ракетами, — настоящее чудо! Я только не пойму как. Какая-то революция в пищевой промышленности?
— Пятнадцать лет… — Она, казалось, меня не слушала. — Выходит, вы оказались здесь до того, как началось все это… То есть вы живете один? Совсем один? — Она словно бы не верила своему счастью.
— Да, я же сказал вам.
— Вы сказали, что здесь ваша команда.
— Нет, — понял я, — Тим — это меня так зовут1. Тимоти Хьюберт.
Она снова окинула меня изучающим взглядом с головы до ног, на сей раз более внимательным. Вот сейчас она заявит, что тоже сыта по горло своим миром, и предложит поселиться вместе «в этой романтической хижине». Только этого не хватало.
— Все началось с экспедиции на Марс, — сказала она вместо этого. — Еще до нефтяного кризиса, точнее, на ранних его этапах. Тогда в мире были две державы, в принципе способные на такое, — США и Китай. США были богаче и имели более развитые космические технологии, но китайцам очень хотелось их обогнать. Американцы рассчитали, что для полноценной экспедиции — такой, которая сумела бы справиться с нештатными ситуациями и вообще вести полноценную исследовательскую работу на Марсе, а не просто воткнуть палку с флагом, — нужно не менее пяти человек. И неспешно готовили соответствующий проект. Китайцам хватало сил и средств, чтобы послать лишь одного. При этом шансы, что он долетит хотя бы в один конец живой и не свихнувшийся, оценивались как один к пяти, что не могло устроить даже китайцев… И они стали думать, как сделать, чтобы один смог заменить пятерых. Информация в мозгу хранится с большой избыточностью, вы знаете, Тим? Кроме того, есть алгоритмы сжатия с потерями. Как в компьютере, где можно сжать картинки или музыку на порядок, и ухудшение качества будет практически незаметным. В общем, они хотели запихать в мозг одного тайконавта опыт и знания пятерых — и им это удалось. Им удалось даже гораздо большее: они научились переносить из мозга в мозг личность целиком! И обеспечивать даже не пятикратное, а десятикратное сжатие почти без потерь. Терялась информация, которую человек и так не помнит… Говорят, правда, что в США тоже велись такие работы, но китайцы успели первыми. Тоталитарные режимы дают огромную фору науке там, где нужны опыты на людях… Полет на Марс, правда, так и не состоялся. Разразилась нефтяная катастрофа, и всем стало не до этого. Эффективность сельского хозяйства действительно упала в десять раз. Но теперь вы понимаете, как нам удалось вдесятеро сократить число едоков?
Я смотрел на нее с ужасом.
— Технической цивилизации, даже оставшейся без нефти, ведь не нужно много рук, — продолжала пояснять моя гостья. — Физическую работу делают в основном машины, пусть им приходится работать на угле, спирте и солнечной энергии. По-настоящему важны лишь знания и умения. КПД нашей техники упал, зато возрос наш собственный. Десять сознаний в одном черепе куда эффективней, чем одно, — а кормить приходится только одно тело. Освободившиеся тела, кстати, утилизовали в химической промышленности, что позволило смягчить эффект катастрофы. Как-никак, нефть получилась из останков доисторических животных.
— Стало быть, Анна Беатриса и как там дальше…
— Десять разных личностей. Сейчас с вами говорит Юджин. Я старше этого тела более чем вдвое — естественно, для вселения выбирали самое молодое и здоровое.
— Вы хотели сказать — Юджиния? Ведь Юджин — мужское имя?
— Поначалу мужчин селили с мужчинами, женщин с женщинами, — сказало существо уже другим тоном, и я понял, что в разговор вступила очередная личность. — По расе подбирали и все такое. А потом оказалось, что от этого конфликтов не меньше, а больше. На той же половой почве. Уж если одному мужчине или женщине непросто найти себе хорошую пару, то каково десятерым искать десятерых — так, чтобы все всех устроили? Ну и с расами и всем прочим… получается противопоставление, мы похожи — и мы едины, а все прочие как бы враги… Так что теперь селят всех вместе. Мужчин с женщинами, черных с белыми, старых с молодыми… бывает непросто, конечно, но это учит нас терпимости. Даже помогает предотвращать преступления: отвечать-то в случае чего всем десятерым.
— И сколько же среди вас мужчин?
— Половина. Инна, Мишель, Робин, Фрэнсис и Юджин.
— «Инна» вроде бы звучит по-женски? — У меня уже голова шла кругом.
— Все так думают. А это древнееврейское мужское имя! — обиженно ответил Инна.
— Между прочим, — встрял еще кто-то, — так намного проще. Любовники всегда мечтали о полном единении друг с другом, ну вот и. Когда одно тело на двоих…
— У вас оно на десятерых, — оборвал я. И, кажется, попал в больное место. Существо замолчало и посмотрело на меня с тоской. В этом взгляде я прочитал и кое-что еще: злобу и зависть. Зависть к человеку, владеющему уникальным теперь на Земле даром одиночества.