Тем временем я старалась сделать из Морин настолько желанную самочку, насколько это возможно, и внимательно прислушивалась к советам отца. (Я знала, что мне нужен мужчина, похожий на него – лет на двадцать пять помоложе. Или на двадцать, ну пусть на пятнадцать. Но готовилась к тому, чтобы взять наиболее похожего из тех, кто подвернется.) С того дня, как мы с Чаком залезли в судейскую ложу, до конца года оставалось еще двести дней. Умножим двести на двадцать четыре и еще на шестьдесят – получится двести восемьдесят восемь тысяч минут. Из них около сорока пяти я занималась сексом – остается сто девяносто девять дней, двадцать три часа и пятнадцать минут. Отсюда следует, что мне хватало времени и на другие дела.
То лето было одним из самых лучших в моей жизни. Хотя мне не часто приходилось получать удовольствие, и оно было не слишком велико, ложилась и вставала я с мыслью о нем. Это заставляло сиять мои глаза и освещало мои дни. Я испускала женские феромоны, словно самка моли, и улыбка не сходила с моих губ. Пикники, купание в Осейдже (вы не поверите, что мы при этом на себя надевали), загородные танцульки. На последние косо смотрели методистская и баптистская церкви, зато их поощряли мормоны – ради привлечения возможных новообращенных. Отец убедил мать, я посещала эти танцы и научилась разным народным пляскам. И конкурсы на лучший арбуз, и любой повод собраться компанией.
Я выбросила из головы мечты о Миссурийском университете в Колумбии.
Ведя книги отца, я поняла, что содержать меня четыре года в колледже просто нет возможности. И потом, я не слишком стремилась стать сестрой милосердия или школьной учительницей – так зачем же мне формальное (и дорогостоящее) высшее образование. Книгочеем я останусь на всю жизнь, но диплом для этого иметь не обязательно.
Поэтому я решила стать образцовой домашней хозяйкой и для начала научиться готовить.
Я дежурила на кухне в очередь с сестрами с того дня, как мне исполнилось двенадцать, и к пятнадцати годам хорошо умела готовить простые блюда.
Но я задумала сделаться искусной поварихой.
Мать заметила мой возросший интерес к кулинарии, и я сказала ей почти что правду.
– Chere mama, я ведь когда-нибудь выйду замуж. По-моему, лучший подарок, который я могу сделать своему мужу, – это умение хорошо готовить.
Может, у меня и не хватит таланта, чтобы стать шеф-поваром. Но попробовать можно.
– Морин, ты можешь добиться всего, если захочешь. Никогда не забывай об этом.
И она учила меня, выписывала из Нового Орлеана французские поваренные книги, которые мы вместе штудировали. Потом отправила меня на три недели к тете Кароль, которая обучила меня креольской кухне. Тетя Кароль была южанка французского происхождения, после Гражданской войны вышедшая – о ужас! – за проклятого янки, за старшего брата отца дядю Эвинга, ныне покойного. Дядя Эвинг участвовал в оккупации Нового Орлеана и однажды дал в зубы сержанту, спася тем от беды девицу-южанку. За этим последовало разжалование из капралов в рядовые – и женитьба.
В доме тетушки Кароль о войне никогда не говорили.
Не часто говорили о ней и у нас дома – ведь мы, Джонсоны, не были уроженцами Миссури, а происходили из Миннесоты и, как люди пришлые, по примеру отца не затрагивали тем, могущих огорчить наших соседей. В Миссури симпатии переплетались – штат был и пограничный, и рабовладельческий, и в нем проживали ветераны обеих армий. Наша же часть Миссури называлась «вольной»: в иных городах никогда не держали рабов, а теперь не допускали к себе цветных жителей. К таким относились и Фивы. Кроме того, наш городок был таким маленьким и незначительным, что союзные войска обошли его стороной, когда наступали здесь в шестьдесят пятом году, грабя и поджигая.
Батлер сожгли до основания, он так и не оправился потом полностью, но Фивы не тронули.
Джонсоны, хотя и приехали с Севера, «саквояжниками» не были – Миссури не входил в Конфедерацию, и Реконструкция[16] его не коснулась. Дядя Джайлс, отцовский кузен, живший в Канзас-Сити, объяснил причину переезда так:
«Дрались мы, значит, в Дикси[17] четыре года, а потом вернулись домой… только чтобы вещички собрать и сняться. В Миссури не такая жара, как в Дикси, но и такого холода нет, когда тени к земле примерзают, а коровы дают мороженое».
16
саквояжниками назывались эмиссары правительства, после Гражданской войны осуществлявшие в мятежных штатах репрессивный режим Реконструкции