– Скажу, док, – говорила она. – Ночью смотрите в оба. Увидимся в тюрьме. Пока. Это Даффи Вайскопф, босс. Сообщаю вам предварительные итоги.
Причина смерти – удушье. Причем старому стервецу в горло, прежде чем залить туда кетчуп, засунули пластмассовый футляр с печально знаменитой карточкой: "Комитет Эстетического Устранения".
– Я так и предполагал. Он не сказал, какого сорта кетчуп?
– Да ну вас совсем.
– А что это вы разоблачились? Фестиваль начнется только через три часа.
– Смотрите сюда, погонщик рабов! Видите эти часы, отсчитывающие драгоценные секунды моей жизни? Видите, что они показывают? Одиннадцать минут шестого. А в моем контракте сказано, что я работаю до пяти.
– Там сказано, что вы должны оставаться на работе, пока я не отпущу вас, а после пяти вам просто платят сверхурочные.
– Пациентов не было, и я решила переодеться в карнавальный костюм.
Погодите, шеф, вы его еще не видели! Священника в краску вгонит.
– Сомневаюсь. И потом, у нас пациентка, и мне нужна ваша помощь.
– Ладно уж. Сейчас снова оденусь, Флоренц Найтингейл.
– Чего зря время тратить. Миссис Лонг! Входите, пожалуйста, и раздевайтесь.
– Да, сэр.
Я вошла, на ходу снимая с себя краденый "кафтан". Все понятно, благоразумный врач принимает больных женского пола только в присутствии сестры. Это универсальное правило для любой вселенной годится. Если сестра при этом голая, тем лучше – не надо и на пациентку напяливать дурацкий балахон. Помогая сначала отцу, а потом проработав много лет в бундокской клинике омоложения, я постигла все тонкости медицинского протокола. Сестры в Бундоке одеваются, только когда это требуется – а требуется редко, поскольку пациенты обычно раздеты.
– Только не "миссис Лонг", доктор. Меня обычно называют "Морин".
– Хорошо, Морин. А это Дагмар. Окорок – это Алиса. Алиса – это Окорок. И Пиксель, Дагмар, – это который на коротких ножках.
– Привет, Морин. Здорово, Пиксель.
– Мя-я-у.
– Привет, Дагмар. Извините, что задерживаю вас.
– De nada <ничего страшного (исп.)> , лапочка.
– Дагмар, из нас двоих кто-то спятил: или я, или Морин. Скажите кто.
– А может, оба? На ваш счет я давно уже питаю сомнения, босс.
– Это понятно. Но у нее и в самом деле что-то выпало из памяти – это как минимум. Плюс возможные галлюцинации. Вы учили maleria medica гораздо позже меня: если бы кто-то захотел вызвать у человека временную амнезию, какой бы наркотик он выбрал?
– Нечего простачком прикидываться. Алкоголь, конечно. А впрочем, что угодно – что только нынче молодняк не ест, не пьет, не нюхает, не курит и не колет.
– Нет, не алкоголь. Алкоголь в необходимом для этого количестве вызывает жуткое похмелье с дурным запахом изо рта, дрожью и судорогами, и глаза наливаются кровью. А посмотрите-ка на нее: глаза ясные, здорова как лошадь и невинна, как щенок на чистом белье. Пиксель! Уйди оттуда! Так что же будем искать?
– Не знаю – так, посмотрим. Кровь, моча – слюну тоже взять?
– Конечно. И пот, если наберете.
– И мазок?
– Да.
– Погодите, – возразила я. – Если вы собираетесь копаться внутри, мне надо принять душ и подмыться.
– Фиг тебе, лапочка, – ласково ответила Дагмар. – Нам нужно то, что есть сейчас… а не то, что будет, когда ты смоешь свои грехи. Не спорь, мне неохота ломать тебе руку.
Я умолкла. Мне бы хотелось, чтобы от меня хорошо пахло во время осмотра. Но как докторская дочка и сама терапевт, я знаю, что Дагмар права, раз они ищут наркотики. Вряд ли найдут – но вдруг. У меня и в самом деле выпало несколько часов. Или дней? Все может быть.
Дагмар поставила мне баночку помочиться, взяла у меня кровь и слюну на анализ, потом велела лечь на кресло и поставить ноги в стремена.
– Кому это сделать – мне или боссу? Уйди, Пиксель. Не мешай.
– Все равно.
Дагмар – внимательная сестра. Некоторые женщины не выносят, когда их там трогают другие женщины, некоторые стесняются мужчин. Меня-то отец излечил от подобных глупостей, когда мне и десяти еще не было.
Дагмар отошла за расширителем, и я кое-что подметила. Я уже говорила, что она брюнетка. На ней по-прежнему не было ничего, кроме трусиков довольно прозрачных. Казалось бы, сквозь них должен просматриваться темный, данный природой фиговый листок, верно?
Так вот – ничего такого. Только тень на коже да самое начало Большого Каньона.
У женщины, которая бреет или как-то по-иному уничтожает волосы на лобке, любимый вид развлечения – секс. Мой любимый первый муж Брайан открыл мне на это глаза еще в эпоху декаданса, где-то в 1905-м году по григорианскому календарю. За свои полтораста лет я убедилась в справедливости этого наблюдения на многочисленных примерах. (Подготовка к операции или к родам не в счет.) А те, кто делает это потому, что им так больше нравится – все без исключения веселые, здоровые, раскрепощенные гедонистки.
Дагмар не собиралась оперироваться и явно не собиралась рожать. Она собиралась участвовать в сатурналиях – что и требовалось доказать.
Я испытывала к ней теплое чувство. Брайан, мир его распутной душе, оценил бы ее по достоинству.
Дагмар уже знала, в чем заключаются мои "галлюцинации" – во время процедур мы с ней все время болтали – и знала, что я в городе чужая. Пока она прилаживала этот чертов расширитель (всегда терпеть их не могла, хотя этот обладал температурой тела и его бережно вставляла женщина, сама знающая, что это за радость), я попросила ее, чтобы отвлечься:
– Расскажите мне о вашем фестивале.
– О фестивале Санта-Каролиты? Эй, лапочка, не зажимайся так, осторожней. Ты сделаешь себе больно.
Я вздохнула и попыталась расслабиться. Каролита – это моя вторая дочь, рожденная в 1902-м году по григорианскому календарю.
Глава 2
САД ЭДЕМА
Я помню Землю.
Я знала ее, когда она была еще свежей и зеленой, прекрасная невеста человечества, сладостная, обильная и желанная.
Речь идет, конечно, лишь о моей родной параллели – второй, код "Лесли Ле Круа". Но все наиболее известные параллели времени, исследованные Корпусом по поручению Ближнего Круга, в год моего рождения – 1882-й по григорианскому календарю, через год после смерти Айры Говарда представляли собой единую линию. В том году население Земли составляло полтора миллиарда человек.
Когда же я, всего век спустя, покидала Землю, ее население возросло до четырех биллионов, и эта куча народу каждые тридцать лет еще удваивалась.
Помните старую персидскую притчу о том, как удваивали зернышки риса на шахматной доске? Четыре биллиона человек – это вам не рисовое зернышко: никакой доски не хватит. В одной из параллелей население Земли перед окончательной катастрофой раздулось до тридцати биллионов, в других конец наступил, когда оно еще не достигло десяти. Но во всех параллелях доктор Мальтус смеялся последним <Т.Р.Мальтус (1766-1834) – английский ученый, сторонник контроля рождаемости, теория которого вызвала многочисленные нападки> .
Бесполезно скорбеть над хладным телом Земли – это все равно что плакать над пустой куколкой, из которой вылетела бабочка. Но я неисправимо сентиментальна и до сих пор грущу о старой родине человека.
У меня было замечательно счастливое детство.
Я не только жила на тогда еще юной и прекрасной Земле – мне выпало счастье родиться в одном из прелестнейших ее садов, в южном Миссури, чьи зеленые холмы еще не изуродовали люди и бульдозеры.
И мало того, что я родилась в таком месте, мне еще посчастливилось родиться дочерью своего отца.
Когда я была еще совсем юной, отец сказал мне:
– Возлюбленная дочь моя, ты – существо глубоко аморальное. Я это знаю, потому что ты – вся в меня: голова у тебя работает в точности как моя. Так вот, чтобы твоя натура не сгубила тебе жизнь, тебе придется выработать свой собственный свод правил и жить по нему.