— А те, другие?
— Да, да… Всех…
— Не ходи туда больше!
— Они записали наши адреса, они придут за мной…
— Может, не придут… Не ходи туда…
— Каждый день я говорю себе: не ходи, рискни… И каждый день туда возвращаюсь… Перед твоим приходом я лежал и думал, как они будут бить меня завтра.
— Зигмунт! — крикнула я. — Что с тобой? Опомнись… Так нельзя… Ты болен!
— Знаю, что нельзя, ты права… Но не могу… Не сумею…
— Зигмунт, — сказала я уже тихо и спокойно, — сделай что-нибудь, защищайся, слышишь? Ты должен что-нибудь сделать… Тебе надо как-нибудь…
Он улыбнулся. Я почувствовала: это снисходительная улыбка человека, смеющегося над детскими глупостями.
Зигмунт погиб. Не знаю когда, не знаю где. Он не входил в круг близких мне людей, и признаюсь честно: после войны, услышав о его смерти, я приняла это известие с довольно равнодушной грустью. Столько близких, столько дорогих людей приходилось оплакивать…
Замкнутый круг
Zamknięty krąg
Пер. Ю. Русанова
Грузовик миновал последние городские дома и выехал на пустое шоссе. Асфальт был распахан гусеницами танков, деревья у дороги — поломаны или согнуты пополам. Но достаточно было посмотреть в сторону, перескочить взглядом придорожную канаву, чтобы оказаться в прежнем, довоенном мире. На полях ничего не изменилось. Восходящее солнце осветило ниву, трава желтела лютиками, а мириады маргариток напоминали лохмотья снега, который зима по рассеянности забыла прибрать.
Юзеф сидел, глядя на поля и луга. Вид зелени и цветов возымел неожиданный эффект — он был человеком, равнодушным к красотам природы, — неожиданный и успокаивающий. Его, впервые с незапамятных времен, даже охватило желание прилечь в тени дерева и глубоко вдохнуть. Это было странное желание, если вспомнить, что Юзефу, бухгалтеру по профессии, бывшему сотруднику крупной фирмы, давно уже перевалило за сорок и в своей упорядоченной трудовой жизни он никогда не страдал сентиментальными капризами.
Даже чтобы представить мысленно его худую фигуру в темной одежде возле груши или яблони, требовалось богатое воображение. Этот персонаж был уместен на городской брусчатке или за столиком кафе, но никак не на поле с маргаритками. Однако он мог дать отпор каждому, кто назовет его желание странным, поскольку был убежден, что давно уже скучает по зелени и сени деревьев, вот как сейчас, когда (сидя на чемодане и с трудом удерживая равновесие на каждом ухабе разбитой дороги) спасается бегством в родное местечко, которое покинул добрых двадцать лет назад и куда за эти двадцать лет приезжал всего раз в год, на праздники к родителям.
Никто из попутчиков не обращал внимания на мир за придорожной канавой. Мужчины играли в карты, а девушка сидела с закрытыми глазами, прислонившись к кабине шофера. Юзеф, хоть и не обменялся с ней ни единым словом, почувствовал, что судьба у них схожая. Мужчины же возвращались из поездки, которую можно было бы назвать торговой, если бы содержимое их пакетов и коробок не было краденым.
Лица у попутчиков Юзефа были красные и обрюзгшие — несмотря на ранний час, они не побрезговали выпивкой. Игра в «очко» сопровождалась пьяными выкриками.
Перед отъездом Юзеф перекинулся парой слов с одним из них — когда заплатил за билет до города 3. кругленькую сумму, в несколько раз превышавшую цену обычного билета на поезд. Но речь шла не об этом. Цена не обсуждалась — следовало не только заплатить, но и поблагодарить за возможность проехать нелегально. Евреи не имели права покидать город без пропуска. А пропуска не выдавали. Человек, которому Юзеф заплатил за поездку, потомок известной в 3. семьи хулиганов и воришек, посмотрел на него уважительно и спросил, не сын ли он того бородатого, что держал магазин около костела, а когда Юзеф ответил утвердительно и в свою очередь спросил, все ли в порядке у родителей, тот ответил, что да, пока что живы. Сказав это, он достал из кармана фляжку водки и предложил Юзефу выпить. Отказ встретил громким смехом:
— В 3. теперь я король…[14]
Юзеф вскарабкался по ступенькам в кузов, присел на чемодан и вплоть до момента, когда водитель завел мотор, не верил, что ему удастся выехать из города. Он не обратил внимания на то, как появилась девушка. Когда он ее заметил, она уже сидела, закрыв глаза и прислонившись к кабине шофера. Вьющиеся черные волосы и эта выпуклость глаз, которая стала так заметна сейчас, когда они были прикрыты веками, исключали вероятность ошибки. «Кто-нибудь из 3.?» — предположил он, но уже через мгновение перестал думать о девушке. Точнее — перестал думать вообще. В последнее время это с ним происходило частенько: не то задумчивость, не то немота, белые пятна в сознании, воля парализуется, а вместе с ней парализуется и тело. Все начиналось с неприятного ощущения, будто он куда-то проваливается (как это часто бывает во сне), после этого провала неприятное ощущение уходило. Образовывалась пустота, вакуум, а он, Юзеф, неожиданно утрачивал вес и, легкий как перышко, зависал в вакууме — и все, совершенно не желал оттуда выбираться. К этим провалам, или, как он их называл, параличам, у него не было бы никаких претензий, если бы они не случались, как правило, в совершенно неподходящий момент, то есть тогда, когда следовало вести себя решительно другим способом — быстро думать и безошибочно действовать. Так что эти провалы в вакуум были весьма небезопасны. Впервые это случилось в ясный день на улице, перегороженной зеленой стеной касок и мундиров. Ситуация, хоть и чрезвычайно опасная, не была, однако, безнадежной: двери домов открыты, так что самым легким и, как выяснилось, весьма эффективным способом спасения было скрыться в темноте лестничных клеток. Так поступили многие из тех, кто попался в эту уличную ловушку. Толпа внезапно поредела, и остались лишь те, кому предъявление документа, удостоверяющего личность, не грозило особыми осложнениями. Среди тех, кто остался на виду, был и Юзеф — несмотря на печать в удостоверении личности, несмотря на свое лицо и повязку из белой ткани на рукаве, на которой была старательно вышита шестиконечная звезда. Вопреки, можно сказать, здравому смыслу. Правда, облава не ограничилась одной только улицей, охотники в касках тщательно обыскивали лестничные клетки, подвалы и задворки, в результате большую часть спрятавшихся все-таки поймали; их-то, вместе с Юзефом, и отправили на работы в здание, уже месяц как ставшее резиденцией гестапо. По окончании работ — мытья полов и перестановки мебели — отпустили тех, кто мыл пол на первом этаже. Делавших то же самое на других этажах задержали. Когда Юзеф, в мокрой одежде, с лицом, рассеченным хлыстом, переходил дорогу, во двор въехало пять грузовых машин, в них сидели люди в форме и в касках. Они пели бравую песню. Голоса у них были сильные и молодые, пели они дружно и слаженно.