Часовой в американской форме спросил по-польски:
— Вы к кому? — А потом показал на двухэтажное строение: — Там администрация, у них есть списки, но сейчас контора закрыта.
Он путано объяснил, в чем дело, что не может ждать до утра, что просит прямо сейчас, сразу…
Опустился на ступени и стал ждать. Перед ним был большой плац, окруженный корпусами, на газонах сидели женщины с маленькими детьми, по тропинкам кружили группки людей. Кто-то играл на гармони. Посреди плаца стояла высокая, крепкая мачта с бело-красным флагом.
— Это вы ищете Марию Кранц? — услышал он над головой мужской голос. Вскочил на ноги. Горло пересохло, сдавило спазмом. Он кивнул.
— Пани Мария — наша санитарка. Она проживает в четвертом корпусе, комната номер пятнадцать.
Он поблагодарил, закинул рюкзак за спину и, хотя мужчина, который сообщил ему эти сведения, ждал объяснений, — не сказав ни слова, пошел в указанном направлении. Он чувствовал, что вызывает любопытство, люди останавливались, смотрели ему вслед. Вспомнил, что три дня не брился и толком не умывался… Штормовка серая и грязная, ботинки покрыты толстым слоем пыли.
Перед входом в четвертый корпус остановился и глубоко вдохнул раз, другой. При вдохе заболело сердце.
Поднялся на второй этаж, посмотрел на номер комнаты у выхода на лестницу: десятый. Значит — пятая дверь.
Он не сразу решился постучать. Стоял и прислушивался. В комнате было тихо, в щель просачивался тоненький отблеск света. Хотел позвать: «Мария», но губы застыли как на морозе. На первом этаже хлопнула дверь, он услышал женский голос: «Юзек, брось, это не ребенок, а наказание Господне», — потом детский плач. Тогда он надавил на ручку. Дверь открылась плавно, легко. В комнате возле кровати горела лампочка. На кровати, укрытая серым одеялом, лежала женщина. Чужая.
Он стоял в дверях, тяжело дыша. Женщина подняла голову, и он увидел светлые, очень светлые волосы, спутанные, чуть вьющиеся. Она была немолода.
Он еще хватался за остатки надежды, хотя уже знал, что напрасно.
— Я ищу пани Кранц. Марию Кранц… — И неожиданно для самого себя добавил: — Я ее муж.
Увидел глаза женщины, широко раскрывшиеся от недоумения, она вскочила с постели, но быстро взяла себя в руки и спокойно сказала:
— Это ошибка. Вы ищете другую женщину. Мой муж мертв.
Он сделал два шага и, не снимая рюкзака, тяжело опустился на стул.
— Ошибка! — горько рассмеялся он. — Она умерла, ее нет… а вы говорите: ошибка.
Она подошла поближе, и он увидел ее усталое, измученное лицо.
— Она была молодая… молодая и красивая… — сказал он и тут же добавил: — Простите меня… я три дня в дороге…
— Вам не за что извиняться, — пожала она плечами. — Думаете, я не понимаю? Только откуда у вас мой адрес…
Он вынул из кармана телеграмму и протянул ей, ни слова не говоря. Прочитала, положила на стол. Он не взял листок обратно.
— Ну да, месяц назад я снова писала в Красный Крест, до сих пор надеюсь, что кто-то из близких отзовется… Но зачем же вы поехали так, наугад… Надо было сначала проверить, а не как бабочка на огонь…
«Как я мог сомневаться?» — подумал он. То же имя, та же фамилия. И сын.
А вслух сказал:
— Еще раз — примите мои глубочайшие извинения, я пойду…
Он возвращался в городок. Шел с трудом, тяжело шагая, словно силы покинули его. Все у меня болит, думал он. Какая тупая боль… Было уже темно, улицы вымерли, только Wirtschaft, в которой он недавно спрашивал дорогу, стояла на площади, сияя огнями. Он испугался, что не хватит сил перейти через площадь. Остановился, облокотился о каменную облицовку колодца. Снова подумал: какая боль, какая тупая боль…
Из глубины темной площади выбежала молодая женщина в светлом платье, она легко пробежала — совсем рядом, близко-близко — и скрылась в темноте. Сердце резко заколотилось, он прижал руку, чтобы успокоить, и стоял так с рукой на груди и ждал. Вернись, звал он. Как когда-то…
В Wirtschaft не было ни души. Буфетчица с алыми ногтями читала книгу, радио молчало. Он рухнул на лавку и, закрыв лицо руками, замер. Немка, не дожидаясь заказа, поставила перед ним полную кружку. Он выпил жадно, не отрываясь, до дна.
— Sie fahren weg?[98] — спросила она, когда он расплачивался за пиво. — Жаль, здесь так красиво, так живописно… Теперь снова будут приезжать туристы, наши виноградники славятся на всю страну… Wein, Weib und Gesang…[99]