Я рвала письма, но память сохранила все слова, в том числе последние, откровенно жестокие: «Он погиб из-за вас», — слова, присутствовавшие в каждом письме, даже если их не было на бумаге, они были, есть и будут, и были бы, даже, если б не существовало ее и ее писем. Это жена Хенрика, моего брата, который погиб, что будете пить? Кофе? Будь любезен… Они будут осуждать меня вежливыми улыбками, будут смотреть на мою руку, изуродованную пулей, которая, когда я бежала, не попала мне в сердце. О том, что и вторая пуля оставила след — в бедре, — они смогут догадаться по походке: я прихрамываю… я опомнилась в тишине на лице сидела муха прямо перед глазами распахнутая дверь дома сейчас вернется Хенрик это была первая после возвращения сознания мысль я лежала не в состоянии пошевелиться надо мной небо чистое июльское. Я ждала его долго, сопротивляясь постоянно наплывающим волнам темноты и тепла, и, лишь когда лучи солнца осветили мое лицо, мне удалось немного повернуть голову.
Я увидела его в резком ракурсе, в перспективе, какой не постыдился бы лучший фотограф, огромные ноги, неестественно разведенные, босые стопы, задранные к небу, а потом, а потом… Они раздражены, движение мясистых пальцев, сдвигающих манжет, взгляд на часы… Сигарета. Значит, ждут. Пудреница в руке Хенрика, голова склоняется к зеркальцу, пуховка слегка касается носа. Красавица…
…я ползла с трудом и стонами уже все зная не обошла вниманием две мухи на большом пальце правой ноги они дополнили картину лишили надежды. Трава подо мной становилась влажной, я выкрикивала его имя, волоча за собой парализованную ногу, теперь он был недостижим и далек, последний метр я проползла с криком. У него не было лица…
Оторвать руки, стиснувшие зеленый заборчик, выпрямить пальцы, сделать глубокий вдох. С озера так веет прохладой! У него не было лица.
Они встают, времени осталось мало, приглядись, возьми ее с собой, запомни. Она застегивает жакет, осматривает зал, вид обиженный. Почему до этого она смеялась? Она не должна была смеяться! Теперь только уйти с их дороги, отступить на несколько шагов — и всё. Они выходят. У нее очаровательная походка.
— Может, она еще раз позвонит? Не могу взять в толк. — Она щурит глаза, обращенные к озеру, неужели полагает, что я вынырну из воды? Плотный мужчина берет ее под руку. Окликнуть!!! Тогда я смогу сколько угодно смотреть на лицо Хенрика, в горле пересохло, стук, стук шпилек по тротуару, сабелька зонтика на боку. У него не было лица. Теперь их уже не догнать, даже если бы я ползла, как тогда, даже если бы ползла, его лица мне не увидеть. Подняв руку, мужчина останавливает такси. Уехали.
Мой отель расположен на берегу реки, это узкое двухэтажное здание. Портье дает ключ, любезно спрашивает, разбудить ли утром.
— Nein, danke[109], — отвечаю я.
Придя в номер, включаю ночник, сажусь на кровать. Чуть теплой водой из-под крана запиваю снотворное, купленное в аптеке. В ожидании сна пытаюсь вспомнить лицо Хенрика. Но у Хенрика снова нет лица.
Мы уже ушли в оперу
Poszliśmy już do opery
Пер. Е. Верниковская
Она прилетела в Ц., как это было заведено у них прежде, вот только на сей раз прилетела одна, в полном, непоправимом одиночестве. Толкала тележку с чемоданом к стоянке такси, которые без проволочек подъезжали одно за другим — в этой стране все шло без проволочек. Назвала адрес гостиницы, где перед отъездом забронировала номер, сперва проверив, чтобы она не была слишком близко к той, в которой они останавливались раньше.
Гостиница была маленькая, узкая, стояла на оживленной улице, комната — тесная, темноватая, эта несхожесть должна была принести что-то вроде облегчения, но не принесла.
Она не вымыла руки, не распаковала чемодан. Легла на кровать, и ей тут же вспомнились приезды в ту гостиницу, которая тоже была маленькой, но другой. Они полюбили ее сразу, не только за то, что она была окружена тишиной, деревьями, садом, но также — а может, в первую очередь — из-за музыки. Потому что когда они остановились в ней впервые — в тот день с гор дул сильный ветер, солнце было белым и тусклым, — из окна комнаты вдруг донеслись, близко, отчетливо, начальные такты последней сонаты Бетховена. Она приоткрыла занавеску и увидела пожилого человека с растрепанной гривой седых волос — он стоял, опершись о рояль, и слушал.