Я закрыла глаза и прислушалась, не доносится ли с неба шум самолетов, как в тридцать девятом и сорок первом, но мысли мои были не о том военном времени, а о моментах детства, потому что именно так, с закрытыми глазами, я привыкла слушать дождь, и ветер, и шум деревьев в саду за окном.
В небе и на земле стояла нерушимая тишина. Куда же подевались толпы, ожидающие возвращения из-за морей-океанов детей, родителей, теток, двоюродных братьев и сестер, почему везде пусто и темно? «Бедная Юлия, — думала я, — какая же унылая и даже тревожная обстановка в этот важный для нее момент. Она не заслужила такого приема, уж слишком много печали было в ее жизни. Да какой там печали… Трагедий».
В это мгновение мое внимание привлек ярко освещенный циферблат настенных часов, висевших над входом в здание аэропорта, они словно излучали белый лунный свет. Раньше я никогда их не замечала — часы вдруг выплыли, словно месяц из-за туч. Двадцать три ноль-ноль. Я бегом поднялась по крутой лестнице (лестницу я тоже не помнила) и толкнула тяжелые вращающиеся двери, ведущие — как мне казалось — в зал прилетов и отлетов, готовясь увидеть красивых девушек, длинноногих, с тонкой талией, в тщательно выглаженных блузках — в полоску или горошек, с кокетливо повязанными шарфиками, девушек аккуратных и немного высокомерных, как и пристало особам, приближенным к небесным просторам.
Но девушек за дверями не было. А было тускло освещенное помещение со старомодными письменными столами вдоль стен. Пожилая женщина с усталым лицом мыла пол.
— Аэропорт закрыт, — сказала она. — Все самолеты уже сели.
Я удивилась.
— Как это? Юлия прилетает в двадцать три ноль-ноль. Я ее жду.
— Аэропорт закрыт, — повторила женщина. — А двадцать три ноль-ноль было минуту назад.
После чего не слишком любезно попросила меня выйти.
На следующий день мы отправились встречать Юлию втроем: моя сестра, Б. и я. Предварительно еще раз проверив время прилета, двадцать три ноль-ноль, то же самое, что и вчера вечером, но лишь на первый взгляд то же самое, потому что вчерашнее время не соизмеримо с сегодняшним. «Так что перестань выискивать связи и всякие пророческие предзнаменования», — безмолвно убеждала я себя, но напрасно… Я все еще находилась под действием прошлой ночи, и неслучившийся приезд Юлии будто преследовал меня. По обе стороны шоссе — мерцающие огни домов, над аэропортом — белое зарево, чем ближе мы подъезжаем, тем оно белее. Толпа на стоянке, толпа у выхода.
Весь день я упрашивала: поедем пораньше, на всякий случай, ведь неизвестно, что может произойти, твердила я, а они — моя сестра и Б. — пожимали плечами, удивлялись, что со мной, даже затыкали уши. Но в конце концов сдались. Мы приехали раньше, чем нужно, и еще не было смысла искать на табло прилетов рейс Юлии. Ну вот, пожалуйста, разве я не говорила, что случиться может всякое, в том числе и то, что рейс отменили и Юлия сегодня тоже не прилетит, если только — неожиданная мысль — самолет не приземлился раньше времени и сейчас она не стоит у выхода, близоруко щурясь и напрасно высматривая наши лица. А ведь именно от этого и следовало бы ее уберечь, ее, человека, которого эпоха лагерей и убежищ искалечила, ограбила, обрекла на одиночество.
Б. побежал к пункту информации, быстро побежал и быстро вернулся.
— Она здесь!!! — кричит он. — Она в группе олим[119] в зале прилетов. Самолет сел чуть раньше.
У стеклянной стены, за которой начинается зона прилетов, уже нет столпотворения, лишь несколько человек ожидает вновь прибывших. Зал пустой, багажные ленты неподвижны. Напротив, в глубине, небольшая группа людей. Мы ищем Юлию и находим ее, одну за другой. Но всё не ту. Она видится нам в каждой женщине, но каждый раз не она… Мы стоим, оглядываемся по сторонам. И вдруг из-за колонны, чуть поодаль от только что прилетевших пассажиров, появляется большая шляпа, и уже ясно — это она, она, любительница шляп. И тут же, за широкими полями с лентой, — приземистая фигура в длинном зимнем пальто, с сигаретой в руке. Юлия нервно курит. Докуривает одну сигарету и достает следующую… Расстегивает пуговицы пальто — там, откуда она прибыла, сейчас суровая зима — и снова застегивает. Открывает сумку, что-то ищет, не находит.