Одиноко стоит в большом пустом зале.
Очень тихо, словно раскрывая какой-то секрет, я шепчу сестре: «Ты знаешь, она сейчас выглядит так же, как тогда… в тот день, когда…» Я не заканчиваю фразу, жду, что сестра возразит, я очень хочу, чтобы она возразила, сказала: что ты плетешь, — но моя сестра молчит, кивает…
Мы ждем у выхода. Юлия появляется одной из последних. Она толкает перед собой тележку с двумя чемоданами. Останавливается, отирает платком пот со лба и остается стоять, не отнимая его от лица, — так, может, она вовсе не пот вытирала?
Еще мгновение, и она обнимает нас, прижимает к себе и долго держит в объятиях. Под полями шляпы ее лицо — влажное и постаревшее.
Мы взволнованно спрашиваем:
— Ты хорошо себя чувствуешь? Как прошло путешествие?
— Теперь хорошо, теперь уже хорошо, — отвечает она, и тут же добавляет: — Вот только этот человек в самолете, который сидел рядом… этот бедный человек, он все время говорил, рассказывал о том, что пережил в те годы, и никак не мог остановиться, ему нужно было говорить.
Она хотела отстраниться, хотела не слушать, но слушала, и то время опрокинулось на нее лавиной… Она снова была там, на том месте, тогда…
Наше молчание продолжается довольно долго. Юлия прерывает его первой — спрашивает про живописный раскидистый сикомор, растущий рядом с домом, о котором знает из наших писем; и стоит ли уже скамейка, которую мы собирались поставить в его тени.
«Я буду там сидеть, буду читать книги…»
Мы садимся в машину. Едем.
Ночью в пути
W podróży, nocą
Пер. Е. Барзова и Г. Мурадян
Я ехала в город В.? Возвращалась из города В.? Поначалу было непонятно, но вскоре прояснилось: я ехала в В. Поезд был почти пуст, и трудно объяснить, почему я не села на свободное место, а все ходила из вагона в вагон, заглядывая в каждое купе. За окнами мелькал молодой лесок. Внезапно меня кольнуло предчувствие, испытанное всего лишь раз в жизни, потому что мне всего лишь раз случилось сесть в поезд, который шел не туда. Давно, тридцать лет назад. Тот эпизод вспомнился мне теперь в мельчайших подробностях. Тогда, совсем как сейчас, я не села в купе, а стояла в коридоре и удивлялась, почему поезд едет через молодую сосновую рощицу, а не так, как ему положено — Вдоль пригородных заводских корпусов. «Это поезд в В.?» — спросила я проходившего по коридору кондуктора. «Нет, этот поезд идет в П.», — спокойно ответил он, добавив, что поезд скорый и остановится только через час на узловой станции.
На этот раз я не могла спросить кондуктора — его не было — и вышла на первой же станции.
Прямо напротив, на соседнем пути, ждал другой поезд, который тут же тронулся, как только я в него села.
Это был смешанный состав, в основном из товарных вагонов: пустых — ни чемоданов, ни багажа — и очень чистых. В одном из них кондуктор обнимал в уголке молодую девушку. Тела их не соприкасались, разделенные красным фонарем, висевшим на груди у кондуктора. Я почувствовала, что и этот поезд не идет в В., собралась было спросить кондуктора, но раздумала — не хотела мешать молодой паре.
За окнами, в темноте, мелькали уносимые ветром мелкие светящиеся точечки.
Я открыла дверь купе, в котором дремали пассажиры.
— Этот поезд идет в В.? — спросила я.
Вырванные из сна, они в недоумении покачали головами, а сидящий у двери мужчина ответил вопросом:
— Как это — в В.?
Другие внимательно на меня посмотрели.
Оставалось одно — снова сойти на первой же станции. Во мне пробудилось беспокойство: что будет, если окажется, что поезд в В. только что ушел? Или — что он отходит утром? Или — что такого поезда вообще нет? Станция, погруженная во мрак, производила впечатление недавно построенной, еще не завершенной. Пустая, сияющая чистотой. Я хотела прочесть, как называется место, но красная неоновая надпись, которая, вероятно, должна была предоставить пассажирам эту информацию, мигнула и погасла — название осталось загадкой.
С перрона вел пологий туннель, у выхода виднелись окошечки касс. Они были закрыты.