Я снова вернулась на перрон, надеясь, что еще застану там поезд, которым приехала, но его уже не было. Неоновая надпись над входом в здание зажглась и погасла — я не успела разобрать буквы, слившиеся в одну сплошную красную невнятицу. Мелкие светящиеся огоньки кружились, уносимые ветром. Я прошла туннель и остановилась перед кассами. Решила подождать, пока начнут продавать билеты. И тогда услышала приближающиеся шаги. Мужчина шел по туннелю к перрону. Когда он приблизился, я спросила, не знает ли он, когда отходит ближайший поезд. Он не ответил, прошел мимо без единого слова, даже не посмотрел на меня. Шаги затихли.
Я беспомощно подумала, что никогда больше не отправлюсь в дорогу без Б., и вдруг вспомнила, что Б. больше нет.
В детстве, вечером
W dzieciństwie, wieczorem
Пер. С. Равва
Поздний вечер, на столе кружка суррогатного кофе, на тарелке — ломтик хлеба с маслом. Кусок застревает в горле, такое оно стало узкое — и причиняет боль.
Кухня бездонная, мрачная, стол огромный, из суковатых досок, светлый от висящей над ним лампы, а все остальное — просторный буфет, просторная печь, чудные медные весы — в полумраке.
За окнами ночь. Ветер залетает в окно, бьется о стены, танцует с лампой над столом, пахнет садом.
На керамической кружке — розово-голубые цветочки, суррогатный кофе щедро подслащен рукой Агафьи. Но Агафьи нет, она сидит на лестнице, которую, чтобы отличить от той, что ведет в сад, называют черной, и говорит сама с собой. Она любит говорить сама с собой. Велела мне есть и не вставать из-за стола, пока хлеб не исчезнет с тарелки, а кофе — из кружки.
Собака соседей лает, дочь соседей громко смеется, она — самая старшая среди учениц преподавателя фортепиано, который каждую неделю приезжает из областного города и дает уроки, самая старшая ученица, а на выступлениях играет первой, потому что только и умеет что до-ре-ми. Зато пальцы у нее длинные, самые длинные, ни у кого из учениц таких нет, рука прирожденной пианистки — хвалит учитель и смотрит в ее фиалковые глаза.
Весь дом погружен во мрак и тишину, только в дальней комнате неизвестно для кого играет радио, родителей и теток нет дома, еще не вернулись из гостей.
Тишина, полумрак, деревья шумят, во рту вкус приторного кофе. Рука подпирает голову. Из дальней комнаты плывет музыка, оседает в горле и душит. Уже не слышны ни ночные шумы и бормотанье Агафьи на лестнице, ни смех соседки с фиалковыми глазами. Слеза упала в кофе.
Агафья, запыхавшись, входит в кухню:
— Ты что? Хлеб еще не съела? Они уже возвращаются… Я шаги слышу… — И вдруг подозрительно: — А чего это с тобой? Может, заболела?
На террасе уже весело, громкие голоса, а один из них, самый громкий, требует:
— Тише… Тише… Слышите? Третья часть «Девятой»…
Час света
Godzina światła
Пер. И. Киселева
Я возвращался в долину. Оставив скалы и осыпи позади, я уже входил в лес. Он окружал меня, огромный, густой. Над деревьями время от времени пролетали порывы вечернего ветра. Издалека доносился рев одинокого оленя. Тропинка, ведущая в долину, была узкой и разбухшей от корней деревьев.
«У тебя остался один час света», — услышал я голос врача. Он предупреждал меня. Поэтому я как можно скорее закрыл глаза, чтобы экономно распорядиться оставшимся светом, отдавая себе отчет в том, что его отсутствие не позволит мне спуститься в горное убежище.
Теперь я двигался шаг за шагом, с большой осторожностью, пробуя ногой тропинку, и только иногда на мгновение приподнимал веки, чтобы убедиться в том, что не сбился с пути. Ступая на ощупь, я вытягивал перед собой руки.
Порывы ветра усилились, зато голос одинокого оленя стих, я напрасно ждал, что он раздастся снова. Я шел уже долгое время, когда — на секунду воспользовавшись светом — увидел перед собой долину, а на дне ее каменное здание. Уже совсем стемнело, небо светилось от звезд. В окне здания мерцала лампа.
Я быстро оглядел обстановку. Комната была просторная, за столом из неструганых досок сидел высокий, худой мужчина.
— Мне нужна ваша помощь, — обратился я к нему. — Вы не могли бы послать кого-нибудь в городок, к моему другу, пусть он придет за мной? Сам я, к сожалению, не в состоянии…
— Вы слепой?
— Не совсем. Но зрение почти село, — объяснил я и, немного поколебавшись, процитировал слова врача: — «У тебя остался один час света».
— У меня есть помощник. Молодой, шустрый парень. Он сбегает, — ответил мужчина.
Я сообщил фамилию и адрес друга, у которого остановился, после чего сел в углу комнаты на пол, прислонился к стене и закрыл глаза. Снаружи доносился запах вечера, запах влажной земли, влажных трав. Я дышал глубоко и спокойно. «Мауриций сейчас придет, — думал я, — он еще ни разу меня не подвел».