Собираю ее, мешкая немного то тут, то нам, а затем, замечая себя в зеркале, растянувшемся от потолка до пола, окончательно замираю. По левой стороне шеи – куча фиолетовых синяков там, где он покусывал меня; с плечами ситуация та же. Поворачиваюсь, отчего шея гудит, поскольку я выворачиваюсь так, чтобы разглядеть себя вдоль по спине. Отпечатки пальцев и засосы.
Не беспокоюсь о лифчике. От одного взгляда на него – больно.
Натягиваю футболку, вздрагиваю и замираю.
- Нет.
На полке…
Нет, нет, нет, нет.
Небольшая стопка бумаг. Тянусь к ним, руки трясутся.
- Нет.
Я опускаюсь на пол, подминая под себя ноги, отчаянно рыдая в груду бумаг по бракоразводному процессу, где напротив каждого крестика стоит его подпись.
…
Он уехал из Вегаса. Знаю это, благодаря гребаному фейсбуку. У него тур. Знаю, потому что на «ЭдвардКаллен» точка «com» размещен список крупнейших городов США наряду с европейскими центрами.
Я подписываю документы. На это у меня уходит неделя и две бутылки водки Popov. И потом я отправляю их по почте. Сейчас я разведена. Может, пока не совсем официально; возможно, пока у меня на руках нет окончательного уведомления. Но это детали.
Я чувствую себя несколько голой без своего ожерелья. Я все утро искала его, с моим кольцом и его, но так и не нашла.
Проходят дни, а фото пробивают свой путь в моей жизни. Тусклые, темные клубы и бары, заполоненные людьми, и Эдвард, сидящий на малой сцене на своем высоком табурете, где рядом теснится его группа. Мне доставляют удовольствие мысли о том, что он выглядит столь же изнуренным, сколь я себя чувствую. Но это не так. Он выглядит как и всегда.
И я такая же, как и всегда.
Несчастная.
И вот однажды, после того как мой завтрак из остатков пирога из кафе казино подступает к горлу, я понимаю, смотря в зеркало и подсчитывая. Я выгляжу не несчастной. Я выгляжу беременной.
Леди в Уолгринсе [3] считает также, потому как она не сводит взгляда с моего Clear Blue Easy [4] и сообщает мне, что тут и так все ясно. Она поздравляет меня. Точно у меня это все по плану. Точно я сгораю от нетерпения увидеть знак «плюс» после того, как пописаю на палочку, кою она протягивает мне.
А что я?
Я думаю об этом, идя к своей дерьмовой квартирке. Я всегда знала… не думала, не гадала, знала. То, что стану посредственной мамой. Моя собственная мать не обременяла себя родительскими обязанностями.
Я не вижу улицы, по которой иду; лестницы, ведущей на мой этаж; двери; ключа; кухни и даже туалета. Я просто вижу тонкую белую палочку, кою держу под струей мочи, гадая, что же я получу, как игрок, впервые севший за автомат. Все семерки? Или дьявольскую ухмылку?
Кто же выиграет?
И как только проявляется знак «плюс», я понимаю. Победа на моей стороне.
- Правда?
Думаю, да.
…
«Завтра» наступает сегодня. Я спускаюсь в Департамент здравоохранения и социальной поддержки и подаю заявку на программу бесплатной медицинской помощи малообеспеченным. Покупаю нормальные продукты. Такие как молоко. И брокколи, и соус для пасты. А еще витамины. Я пишу вступительный экзамен на программу технической ветеринарии в JC.
Отказываюсь от интернет-услуг. Это – единственный способ двигаться дальше.
Каждый месяц кладу пятьдесят долларов в банку, что стоит на кухонном столе, туда же идут вечерние чаевые. Не считаю их. А просто продолжаю кидать пятаки, единицы, а иногда и десятки с двадцатками в банку. Когда я надеваю свои первые штаны для беременных, банка у меня уже большая. Мне нравится видеть ее, заполненную деньгами. Моими деньгами. Не Эдварда. Его – лежат просто у меня в ящике, в первоначальном конверте. Не хочу даже смотреть на них.
Люблю мечтать о шопинге, во время которого покупаю люльку, одеялко, ползунки. Дамочка на моем курсе будущих мам говорит, что нужна будет еще вещица - подушка для кормления. Добавляю и ее в свой список.
Теперь я веду их. И ставлю галочки.
Кроме одной.
Напротив «Рассказать Эдварду».
Это – моя дилемма. Иногда я думаю, что у него есть право знать. В другие моменты мне кажется, что будет лучше, если он останется в неведении.
Порой я кажусь себе лгуньей, а порой мне кажется, что это просто защитная реакция.
Я уже скрывала от него правду раньше.
Кроме философских стенаний, есть практическая проблема – каким чертовым образом мне сделать это? Я оказываюсь в библиотеке, прерываю свое обучение, вперившись взглядом в письмо, в котором в строке «кому» стоит адрес Эдварда. Сердце колотится как сумасшедшее, и я потею. И говорю себе, что это не идет во благо маленькому мистеру.
Раньше он придавал мне храбрости. Господи, это было так давно.
Закрываю вкладку и возвращаюсь к тому, как понять, что животное обезвожено.
Шаг за шагом я превращаю часть своей небольшой студии в детскую.
Благодаря секонд-хэндам и гаражным распродажам я покупаю столик для пеленания, люльку и автокресло, хотя у меня и машины-то нет. В Цезаре меня снимают с этажа казино и переводят на должность официантки в баре. Не шибко там легче для меня, но несколько приемлемее, думаю, для них. Денег там выходит меньше, но ненамного. Моя банка все еще пополняется.
В первые часы после полуночи, когда я возвращаюсь домой, у меня все так ноет, что я не могу более удерживать себя в вертикальном положении. Я прислоняюсь к горе подушек и разговариваю с маленьким мистером. Он потягивается, стукает ножкой и делает кульбиты под моими руками.
Я думаю о собственном отце. Думаю об Эдварде. Достаю телефон и пытаюсь написать ему. А вместо этого кладу телефон на живот.
Он сказал, что никогда больше не желает меня слышать.
И я просто не знаю, что делать с этим.
Я не плачу. Не так уж часто. Время от времени. Когда вижу девушку, находящуюся на примерно таких же сроках, как и я, которая идет по дороге за руку с мужем. Интересно, гордится ли он ребенком, который развивается в ней, своим ребенком? Ведомо ли ему ощущение сопричастности, чувство семьи? Улыбаюсь, когда мы проходим мимо друг друга, но это вежливая улыбка.
Потому как внезапно я чувствую себя очень, очень одинокой.
Той ночью я делаю это. Набираю его. Гудки разрывают перепонки, и я отвожу телефон от уха на пару дюймов. Глубоко вдыхаю, когда они прерываются, но это лишь голосовая почта. Прочищаю горло и говорю лишь одно.
Я действительно не хочу сообщать ему через голосовую почту. Не знаю, хочу ли я вообще говорить ему, потому как не уверена, что смогу вынести молчание на том конце линии. Либо осуждение.
Или его неохотное участие.
Я просто прошу перезвонить. Отмечая, что это важно.
Он не перезванивает.
Недели проходят, и я тешу себя мыслью, что хотя бы попыталась. Может, не очень настойчиво, но теперь его неведение на его совести. Не на моей.
Может быть, я позвоню Эсме и признаюсь ей. Может быть.
Последние недели – самые тяжелые. Срок мой приходится на середину июня, на жару. На такую, что привычна пустыням.
Я с нетерпением жду не только появления на свет маленького мистера, но и отъезда из Лас-Вегаса. Моя программа не заканчивается этим годом, но когда это произойдет, я уеду. Из этого абсолютнейшего ада, чтобы вырастить маленького мистера в каком-нибудь зеленом месте.
Новом.
Свежем.
Полностью соответствующем моему внутреннему я.