Но длится это недолго.
Она называет их «цвета орешника», но все, что вижу я, - земля, трава и кровь.
Мои глаза. Должно быть, это обо мне.
Господи, как же я надеюсь, что обо мне.
Она называет это поклонением, но все, что вижу я - моя святыня.
Он понимает, что я слушаю его песни?
Она мечтает о моей судьбе, как я о ней мечтаю. Нам снятся сны друг о друге. Мы обретаем друг друга в новых любовниках под чужими одеялами. Под той же самой луной.
Черт. Больше не хочу это слушать.
Он мужчина. Естественно, он спит с другими. Мы расстались много лет назад.
Много лет.
Ну надо же.
В какой-то момент мы окажемся в разлуке дольше, чем были вместе.
Пока это не так.
…
Новый день я начинаю бодрой, чистой и, надеюсь, пахнущей, как первая жена раджи, сандаловым деревом и пряностями. Макияж незначительный; волосы, собранные в хвост, чуть взъерошены, туфли пока удобные. Пройдет час-четыре, и я пропахну дымом, а лицо будет казаться покрытым сажей. Неизбежно размажется тушь на одном глазе, а ноги… будут просто отниматься.
А потом наступает следующий день. И все по кругу. Разве что этой ночью я еще умудряюсь опрокинуть полный поднос стаканов на свою «форму».
И теперь пахну скорее гаремом раджи. Сандаловым деревом и виски со спрайтом.
Переработанный охлажденный воздух этого пекла проходится по влажной ткани, и мои соски мгновенно становятся маленькими упругими вершинами.
Если смотреть позитивно, я заработала чаевых вдвое больше обычного.
Если смотреть позитивно, мой муж только что опубликовал новую песню. Похоже, он скучает по коричневым бескрайним холмам какой-то мифической пустыни.
Это про меня?
Господи, надеюсь, да.
Я смотрю на часы. В том месте, где нахожусь я, идет четвертый час. Значит, там, где он, уже пошел пятый.
Если он до сих пор в Колорадо. А я понятия не имею.
Интересно, он все еще ездит на пикапе? Наверное.
Господи, почему я так боюсь поинтересоваться об этом. Раньше я спрашивала его о любой фигне, спрашивала, о чем бы ни захотелось. Раньше он отвечал искренне.
Теперь же, единственные вопросы, которые я задаю ему, молча крича на компьютер:
«Кто она?»
«Где ты?»
Потом я молча кричу на себя:
«Какое тебе дело?»
Глупая.
Мне всегда будет до него дело.
Возможно, эти песни не про меня. Возможно, он не подпишет документы, потому что волнуется о том, что я претендую на его гонорары. Не нужны мне деньги. Возможно, я должна ясно дать ему понять это.
Возможно, завтра я отправлю ему письмо по электронке.
Возможно, если он подпишет эту долбаную бумагу, я смогу продолжать жить дальше.
Звучит ужасно. Я предпочла бы загибаться здесь.
Нужно перестать надеяться, что однажды он вернется.
Возможно, он считает, что это я должна приползти к нему на коленях.
Возможно, мне и следует это сделать.
Возможно, я должна признаться.
Ведь на самом деле я не спала с тем парнем. Той ночью. Два года назад. Я позволила ему поверить в это. Позволила думать, будто я изменила. Позволила ему полагать, что та случайная связь осквернила его святилище. Позволила ему думать так, освободила его.
Потому что «Я люблю тебя, Белль. Но ненавижу свою жизнь» не совсем то, что я для него хотела. Никогда.
Я никогда не хотела лицезреть эту суровую оскорбительную терпимость. Это гнетущее зрелище с близкого расстояния, когда все, что мы приобрели, обременяло его своим постоянством. Я никогда не хотела заарканить его и удерживать против воли. Никогда. Я хотела взлететь вместе с ним. Но не таким стал наш брак.
Я сломала ему крылья, обременила его слишком тяжелым грузом, чтобы он мог подняться ввысь.
…
Я была равнодушна к встрече одноклассников, собираемой спустя десять лет. Я была и десять лет назад равнодушна к школе, едва сумев окончить ее после трудного года редкого в ней присутствия. Поехала я туда скорее из любопытства. И желания увидеться с прежними друзьями, с коими с тех пор не встречалась. И, если начистоту, из желания похвастаться мужем и стройностью, в то время как моя давняя конкурентка Лорен, девушка, которая превратила для меня начальные и средние классы в почти невыносимый кошмар, располнела раза в три.
Я уже упоминала. Я поверхностная.
Танцзал «Серебряная молния» в «Harrah’s» на Южном озере сотрясался от таких ретро-хитов как «Smooth» и «Say My Name», но, несмотря на экскурс по тропинке музыкальных воспоминаний, все остальное отнюдь не напоминало о том, какой была школа. Бессмысленной и скучной.
Кроме Элис, студентки по обмену из Германии. В год ее приезда мы сблизились, а после окончания потеряли связь. Она была там. Ее сопровождал брат Эммет, ужасно высокий, жутко молчаливый.
Мой спутник прилететь не смог. В последний момент он застрял в Лас-Вегасе. Или так я считала.
Мы пили. Много. Мы танцевали. Мы перекочевали со встречи в ночной клуб и увязли в напевающих и покачивающихся телах на танцполе. Нас утянули на мальчишник, нас угощали алкоголем. Я потеряла счет бокалам.
Я проснулась у себя в гостиничном номере. В нижнем белье. Рядом с мужчиной, не являющимся моим мужем.
Я знаю, каким все показалось Эдварду, стоящему возле нас, сжимающему в руке карту от номера, которую я оставила на всякий случай на ресепшене. Он не знал, что этим мужчиной является Эммет, что в ванной, прижавшись лицом к прохладному фаянсу унитаза, торчит Элис. Не знал, что в ванной валяется спутанным платье, насквозь мокрое после холодного душа, которым Эммет пытался привести меня в чувство.
Я не помню, сколько раз меня вырвало.
Я помню, как выкатилась из-под пухового одеяла, неуклюже свалившись на пол и вывихнув запястье.
- Какого черта, Белль?
Я ждала, когда на меня хлынет боль от вывихнутой руки. Но ее затмила волна тошноты. В голове начал монотонно стучать пульс. Но я не могла выдавить ни слова.
Это не то, чем кажется. Это не то, что ты думаешь.
Но я так и не произнесла ничего из этого.
А потом, вернувшись домой, я несла это бремя, не отказываясь от обвинений, брошенных мне в лицо. Когда он кричал и проклинал меня, когда схватился за меня руками и велел катиться в ад, а потом уехал. Оставив свои блокноты, полные нот и стихов, оставив ящик для инструментов со сверлами и зубилами, оставив свои DVD со «Звездными вратами» и безразмерные свитера с отверстиями для больших палец. Он все оставил.
Я до сих пор храню эти вещи. Я не спрятала их в коробку, не отвезла на склад, не выбросила.
Особенно тот свитер. Это последняя реальная его частица, которая у меня осталась.
Прошло уже целых два года. А он до сих пор хранит его слабый аромат. Настолько слабый, что, возможно, мне просто кажется. Возможно, я принимаю желаемое за действительное. Как помешанная, я храню свитер в большом пластиковом пакете и открываю его только в особых случаях. Я практически не дышу рядом с ним. Не хочу израсходовать полностью его запах.
Однажды он исчезнет. Возможно, тогда я смогу избавиться от всего этого. Возможно, тогда я смогу прибраться дома. Возможно.
Возможно, тогда я перестану мечтать. Возможно, он прославится, приедет в «Цезарь» и выступит там. И мы снова будем вместе.
Я не повинна в супружеском обмане. Но виновна во лжи.
Надеюсь.
Теперь его жизнь лучше. Возможно, теперь он ненавидит меня, но любит свою жизнь.
Я кидаю в рот таблетку валиума и запиваю ее водкой.