- Я намереваюсь трахнуть свою жену.
Тело мое оживает. Каждое ощущение столь же остро, сколь лезвие. Поцелуи его на моей шее, подбородке, в поисках рта. Они внедряются в меня, сквозь плоть, через все слои, прямо в кость.
Рубашка под моими руками мягкая, поношенная, и я прижимаю ладони к его грудным мышцам, ощущая всю мощь. И жар.
- Мое, - неистовствует мое тело. – Мое.
Но это не так.
Я отталкиваю его, что есть сил, и он отпрянывает. Выпрямившись, срывает с себя рубашку через голову, остервенело бросая ее на пол. Я вижу, как он дышит. Могу чувствовать его дыхание. Свое дыхание. И ощущаю его запах. Вновь отталкиваю. С силой надавливая на сей раз на его обнаженную кожу, каким-то образом встаю, надвигаясь, пока его спина не ввергается в стену, абстракционистская гравюра подле его головы вибрирует от удара тела.
Его сжатые глаза приоткрываются, суживаясь. Мы испепеляем друг друга взглядом, и я тянусь к нему, накрывая губами подбородок, скулы, пробуя на вкус кожу, в то время как его руки сжимают пояс моих джинсов в кулаки. Он притягивает меня к себе, грудь моя теснится против его грудной клетки, тем временем как я вонзаю зубы в сетку мышц между плечом и шеей. Он тянет, притягивает меня к себе, руки его обвивают мой зад, удерживая, прижимая к себе, а я пытаюсь добраться до его плоти под кожей.
Сильно.
Хочу наказать его за все это. За эти слова. За тех женщин. Прикусываю сильнее.
Он не издает ни звука, но я ощущаю, как его рука шествует по моей спине, шее, запутываясь, наконец, в волосах. И оттягивает меня назад. Жестко. Я спотыкаюсь, теряя баланс, мое равновесие летит к чертям. Он позволяет мне упасть, и я опрокидываюсь на кровать под неудачным углом и соскальзываю, спина моя ударяется об пол, одна нога опускается вниз, другая же опирается о край кровати. Чтобы оттолкнуть его, я выпячиваю ногу, и его грудь встречается прямо с пяткой моей сандалии, когда он приближается ко мне.
Рука его обхватывает мою лодыжку, перетягивая меня на кровать. Он срывает ремешки с моей обуви, стягивает и отбрасывает ее. С другой поступает также, а после вновь переходит на меня, зубами прикусывает шею – то самое место, вязкие мышцы, что одарила укусом я. В голове – хаос, я чувствую потоки крови под своей кожей. В горле булькает, и он перемещается, чтобы накрыть звук. Боль эта есть сладострастие. Физическая вместо эмоциональной. Это затемняет мое отчаяние. Резкость и свирепость – вот, что переполняет меня, не оставляя места для жалости к себе и для собственной ненависти.
Пропускаю пальцы сквозь его волосы, давая подобие ласки. И дергаю. Достаточно сильно, чтобы отвести лицо от шеи. На лице его написано презрение и равнодушие, и я даю ему пощечину. Рука горит от контакта. Но я повторяю попытку.
Второй удар – и он отворачивает от меня лицо, замирает, нависая надо мной с закрытыми глазами. Когда же наши взоры встречаются, его глаза влажные; слезинка, возникшая в уголке, скатывается по его чуть не бритой щеке. Мой большой палец дотрагивается, прежде чем я успеваю остановить себя, вытирая ее. Пряча. Убирая с поля зрения, потому как я не должна запоминать его плачущим. Коль скоро я не должна думать о его страданиях.
Он накрывает своей ладонью мою руку, сжимая их вместе.
- Все, что я чувствовал, - заговаривает он, отвечая на мои молчаливые мысли, как и по обыкновению это делал. – Все, что я чувствовал в течение долгого времени – это ненависть. Мне казалось, что я не могу ощутить ничего более. Думал, что смогу выйти из себя, уподобившись животному, и почувствовать хотя бы похоть. И нужно-то просто забыть о тебе на каких-то пятнадцать сраных минут. Но я не могу.
Хочется сказать ему, что мне все равно. Но мне не все равно.
- Каждый чертов день я смотрю на эти гребаные документы. – Его лицо невозможно серьезно, а глаза блестят. – Каждый чертов день. Я обещаю себе подписать их завтра.
Его губы касаются моих, сладкое и чувственное проникновение языка в рот расслабляет и одновременно скручивает все внутри. На вкус он как лакрица и ирландский виски. Глубокий-глубокий оттенок, который распространяется гораздо глубже, нежели его рот или мой. На вкус он как Эдвард. Каков он всегда. Оттенок этот ассоциируется с домом. Я цепляюсь за его шею, удерживая наш с ним поцелуй, дегустируя стихийный мятеж, ощущая, как тепло его рта распространяется по легким. В моем дыхании, смешиваясь с кислородом, отключая мозг и ослабляя колени.
Он просовывает руку под меня, целиком поднимая на кровать, при этом не прекращая терзания губ. Сердце у меня уже где-то в районе горла, он должен попробовать его, прежде чем перейти на подбородок, шею, где виднеются кровоподтеки, плечи и ключицу. Он проводит приоткрытым ртом, дотрагиваясь зубами, по моей коже. Дегустируя. Как и я пытаюсь начать дышать им. Он старается ощутить кожу на кончике зубов.
Как Джеймс ранее, он сдавливает мои груди друг к дружке. Обрушиваясь на них губами, покусывая и посасывая, покачивая ими против лица. Моя кожа покрывается мурашками под его руками. Он склоняется к одной груди, упорно пощипывая другую. Оттягивая и скручивая, без всякой пощады. В отличие от времени с Джеймсом, я ощущаю, как желание скручивает внутренности, пронзая их, просачиваясь теплом в животе и обжигая нижнюю плоть. Везде. Абсолютно везде.
Опускаясь на колени, он тянется к моей застежке. Ловко расстёгивает молнию, перехватывает пояс и обнажает меня одним резким движением. Как по мановению волшебной палочки, материал сползает на пол, разводя мои ноги.
Он проводит носом по хлопку у моей промежности, следуя за мной, отползающей по кровати. Я натыкаюсь на изголовье, он наблюдает за мной, и его губы искривляются в усмешке, прежде чем он опускает голову, настойчиво касаясь зубами возвышенности, медленно переходя от лобковой кости к клитору. Его пальцы впиваются в кожу моих бедер, широко расставляя ноги так, чтобы он мог опуститься ниже, дабы ласкать меня через влажную ткань.
Я не могу дышать, не могу говорить, не могу думать.
Подцепляя край трусиков и оттягивая их в сторону, он возобновляет свои терзания, на этот раз напрямую контактируя с плотью. Его пыл интенсивен и горяч, он поглощает меня. Мои согнутые колени дрожат, когда он ласкает меня гладким языком, проникая в открытость тела, погружаясь в складки, пробуя и дегустируя каждую, прежде чем проскальзывает в меня двумя пальцами и начинает сгибать их.
- Ты такая дико влажная. И пахнешь как чертов океан.
Я выгибаюсь от его прикосновения, от которого его электроны перешли в мое тело, заряжая все клеточки до полнейшего неистовства.
- Для кого ты такая влажная? Для Джеймса? Или меня?
Не отвечаю, лишь тянусь и сжимаю его запястье, вытесняя и вновь вводя пальцы. Трахая себя его рукой. Хочу, чтобы его рот вновь опустился на клитор. Желаю, чтобы он замолчал. И мечтаю не помнить, что Джеймс вообще существовал.
Он убирает руку от моего тела, погружая влажные пальцы мне в рот, сжимает лицо, челюсть. Глазами впивается в меня и требует:
- Кто?
Я вкушаю себя, формируя слово в ароматах собственного распутного отчаянья.
- Ты.
Он погружает пальцы глубже, словно закупоривая меня моим же вкусом, моим же голосом.